Среди стирки носков и вытирания носиков: о моих духовных практиках

Есть же такое да, в йоге ли, или практиках медитации – когда ты себя подвергаешь каким-то намеренным лишениям, трудно переносимым состояниям, и от этого весь такой просветляешься?

У меня чувство, что материнство – это самый главный, трушный ретрит за духовностью. Мысль это не новая, понимаю, но мне хочется поделиться конкретными “асанами”))

Состояние:
И вот сегодня, забросив в стиралку очередную порцию мальчишечьих носков и джинс, заливая в нее порошок с ополаскивателем, вдруг внутри зажглась лампочка наподобие комиксной, и я почувствовала себя не меньше чем феей ну или там героиней из фильма “Шоколад”, хитро-азартно подмигивающей самой жизни, глядя в объектив.

Носки – это ж всегда такая тема, их можно покупать тоннами, можно покупать одного и того же цвета и размера, но все равно вот всего лишь понедельник, а целых носков, носков, образующих пару – нет. Про носки скабрезно шутят, говоря о растущих мальчиках, носки становятся очаровательными персонажами пищеварительной системы стиральной машинки, и вот я – такая волшебница – практически в полночь загрузила их, чтобы дождаться чистыми – как пирожки из печи дожидаются, чтобы было что завтра мальчуганам моим в школу надеть.

Чтобы носки как символ заботы и безопасности – вечно-то женщины носками в ссорах и попрекают)

Но пост не о носках, неа, это я просто разогналась, давно тексты не писала (со вчера))

Я о материнском труде. Потому что, честно говоря, в 12-то ночи, когда трое спят, за спиной еще один выматывающий день про-детей, четвертый по грани с ревом ждет своего укачивания, а ты с болящим всеми мышцами от постоянной беготни и ношения ребеныша килограммов в 7 телом, и вставать тебе в 7 30 – в общем, в этот момент явно не волшебство полуночи волнует твою материнскую душу.

Я думаю тут, как же я выжила-то? Вспоминаю, что меня спасло, когда умер Сережка: а я ставила каждую возникающую проблему, вгоняющую меня в агонию небезопасности существования, как квест, и у меня включался даже азарт. Уж не знаю, что это за перевертыш сознания такой со мной приключился, но это прекрасная защитная реакция, полная любви к жизни вопреки всему.

И вот в этой своей усталости, загружая всё еще эти носки, о которых я тут столько воды налила, вдруг почувствовать романтику своего материнского бытия – именно в той прозе жизни – это было глубоко сильным переживанием, полным любви. Любви к своим детям, своей выбранной мною и сделанной по душе жизни, к самой себе и ценности себя.

Но не только про это хотела я поделиться, таким длинным был всего лишь эпиграф, идея.

Практика: 3650 раз
Каждое утро, в каждое из которых мне последнее время тяжело открывать глаза, я жутко устала, честное слово, каждое утро я думаю о том, что сейчас мне надо собрать моих четверых детей: двоих в школу, одного в сад, четвертого – на себя в рюкзачок (и себя одеть, про одеть еще помню, а вот причесаться и почистить зубы с утра забываю время от времени).

И вот каждое утро с недавних пор я думаю, что этих утр не вечность. Да, сейчас мне кажется, что это бесконечное множество, но на самом деле это реальная, конечная цифра, за которой кончится детство. Но именно из этих утр оно и будет состоять. Из каждого утра будет состоять психика, счастье, возможность быть счастливым моего ребенка, его самоценность, наполненность, способность любить и быть любимым.

Что будет в этом утре? Мой крик? Шантаж, что я сделаю, если он сейчас же не встанет с кровати? Угроза разделения? Обвинения в том, что мне никто не помогает, даже собственные сыновья (этакая мама жертва, женщина-мученица перед четырьмя “мужиками”), подзатыльники? Или подогретые носки даже десятилетнему парню на обогревателе, застегнутая рубашка семилетке, хоть “уже-школьник” (издевательская фраза не слабее чем “тыжемать”), готовность опоздать, и это лучше, чем если он не – не разыщет в куче сыра-борных вещей в ногах своей кровати свое вчерашнее картонное изобретение, не наденет именно эти колготочки с машинками, потому что их надо показать садовнице, не полежит в кровати минутку, потому что ему нужно котиком просыпаться, а не в жизнь как в ад кромешный.

Я все это знаю по себе. И колготочки с обогревателя в детском садике, и жесткое “подъём!” в периоде “тыужешкольник”, и ор на тебя с обвинениями в своей несчастной жизни, когда ты уже подросток. Из этого и вправду состоит жизнь. Моя, сегодня. Внутренняя.

Знаете, что недавно мне рассказал мой старший. Он говорит: “Я когда опаздываю, начинаю на себя кричать твоим голосом, ” – лукаво так улыбаясь, рассказывает. И что, – говорю, – помогает? Еще как! (радуется)

И только я в этот момент облилась горячей волной стыда и ужаса, что все, наступил у него тот возраст, когда мама внутрь интегрируется, и обращение с собой в ряде мелких ситуаций из жизни, из которых и состоит большая жизнь, состоит теперь из моего обращения с ним. И очевидно, я больше кричала, чем нежно шептала, когда мы опаздывали. Но и очевидно, что орала не гадости, раз он, рассказывая об этом, улыбается. Но сам факт!

Не только про утры (гы), конечно, идет речь. В каждый трудный момент, особенно, когда у самой не хватает больше сил и терпения, я стала черпать его из мысли о конечности и о высочайшей значимости этой детали в его жизни. Не так уж и много раз обратится он ко мне за помощью. Не так уж и часто будет идти со школы и злиться на одноклассников. Не миллиард раз они будут что-то не делить с братьями. Сотни, а в каких-то аспектах всего десятки раз. Но он их запомнит. И именно они соткут его матрицу. Из которой, господи, зная по своей шкуре вечно виноватой, плохой, эгоистичной и неблагодарной (это я-то??) – с болью, кропотливо, и тоже кажется, что бесконечно, можно вылезать годами.

Я называю для себя эту практику – 3650 раз. Не знаю до конца, почему так. Но проживая каждую ситуацию по своим родительским ценностям, мысленно я выыыычееееркиваю одну из палочек на стене моей материнской пещеры)

Я еще не все, а вы все? Не устали читать? а меня несет)

Аутотренинг: “Я-гора”
Я-гора, говорю я себе, меееедленно вдыхая воздух носом, и тихохонько выдыхая его через рот, ощущая асфальт под ногами, пока мы топаем с ребенком из школы в его первый там день, а он, пересеча ее порог, начинает рыдать на все лады.

По привычке хочется слиться с ним, отдать всю душу, позволить вымотать ему ее, а вместе с этим же и поэтому – вымотать ему – его.

То я хочу тут учиться, то не хочу, и тут тяжело, и там тяжело, и жить тяжело, и как все тяжело, уууууу.

Я-гора – говорю я себе, твердо-твердо вышагивая по земле, твердой от этого рукой беру сына за руку и мы идем и начинаем в ритм шагов структурно разговаривать, домой, пока не мешают младшие. Я не ведусь на слезы, мне надо самого его через них – провести. Провести к его ценностям, к нашим, к гармонии.

Я гора – говорю я себе, когда уставший от недели адаптации в детском садике, малыш начинает повышать голос и играть в рычание и когтики в машине далеко от дома. “Сегодня мои правила, и мы должны ехать на красный, а стоять на зеленый, а если так не будет, я тебя буду бить!”

Я-гора, и я понимаю, что может быть крик, но он и так сейчас будет, даже если я начну бояться его крика и как-то лебезить. И я говорю, да, прикольные у тебя правила, и важные, но твои правила меньше моих правил. Мои правила Большие, потому что Большая я ( я раньше тебя родилась, и вообще – это я тебя родила, вот). И главное в этот момент самой верить в это.

Я гора – говоришь себе в момент, когда отвечаешь растерянному ребенку “Я все решу!”, а еще и сама подавно не знаешь как, потому что идти к Марьванне тебе не менее стеснительно, чем ему.

И наконец, я гора – я центр, именно с моей вершины стекает поток реки-любви, поток ресурса, и потому что мне очень важно в первую очередь заботиться об этой горе.

Практика исцеления.
И еще я очень много думаю, живу, чувствую последние недели, дни, годы (?) мысль, которую сформулировала мне на прошлых выходных Лиза, а ей Ньюфелд, что уж там. Идея, которую научно не признают еще в психологических кругах, но моему сердце она кажется пронзительно очевидной.

Есть еще один способ взрсолеть: через заботу о другом.

Концептуально мы взрослеем из напитывания заботой другим – обо мне. Если этого не случилось, то в биологической взрослости (взрослости по возрасту) мы учимся заботиться о себе сами, чтобы дорастить ненапитанные свои части души.

Но красота в том, что есть еще один, альтернативный способ: взрослеть также в диаде мать-ребенок, но путем заботы меня – о другом.

Это неочевидно, неа. Потому что именно это поднимает в нас тысячу и одну голову дракона, орущих внутренних травмированных детей разных возрастов. Это соблазняет нас на позицию ребенка перед своим ребенком, чтобы питаться его безусловной любовью и привязанностью, но все еще как родительской. Это извращает нашу любовь до глухоты и слепоты к собственному ребенку, когда мы, “исцеляясь” и делая ему то, что так отчаянно не хватало нам самим (привет, сублимация!) – создаем ему ровно ту же травму по принципу “те же яйца, вид сбоку”.

А я говорю про то взросление, когда ты превозмогая свой внутренний детский голод и боль в желудочках сердца (смешная игра слов, и пусть что дурацкая), опираешься на внутреннего взрослого – и ИЗ него – делаешь героические шаги в формировании здоровой привязанности с ребенком. Когда заботишься из заботы, а не из каких-либо твоих личных мотивов.

Когда ты именно что родитель. Ты становишься взрослым.

И это парадокс. Но я его чувствую как можно чувствовать что-то телом, а значит истинное, существующее.

И главная практика, ее я нарушаю – надо спать родителям, надо спать. Не только их кормить и укладывать, но и себя, и себя. Тут я грешна. А зря.

Пойду носки из стиралки развешивать.

Ну а на фотке я так вообще в гамаке и без детей (и неважно, что минут 5 всего))