Как напитываться маме, чтобы питать, воспитывать?

Когда-то я была самой лучшей мамой для себя. Даже если у меня что-то не получалось, я старалась, а это главное. Я разыгрывала детям пальчиковые сказки, отвечала им неизменно спокойно и вдумчиво, применяла активное слушание, помогая им осознавать свои чувства, читала книжки днями и вечерами, не давала жаропонижающих, а искала психосоматические причины, рассказывала об окружающем мире и слушала их подолгу и внимательно. Я делала все так, как считала для нашей семьи правильным. У меня были на это силы, вдохновение, и я даже не ощущала это как силы и вдохновение – это было также нормально, как дышать. Я даже не задумывалась над этим, я просто была мамой.

Это было давно. Тогда, когда у меня у самой была “мама”. Мамой, правда, был мне муж. Но он был мне как самая лучшая мама (так я тогда считала). Потому что он принимал меня безусловно, давал злосчастные финики (;-)), а если без шуток, то давал напитываться всем, чем я не напиталась в детстве – бессмысленными цацками, тоннами шоколадок, разрешением не убираться сколько хочется – и никто за это не попрекнет и не загнобит. В него можно было утыкаться, пришедшего с работы, и говорить – что все дураки, одна я в белом, и вообще – пожалей меня. Он мог меня гладить часами.

Это было давно. Тогда, когда дни плавно перетекали один в другой, сотворяя собой непрерывное полотно бытия, спокойного как равнина, дающего столько же покоя, как созерцание уходящего в бесконечный горизонт – моря. Я даже не осознавала тогда, что живу в безопасности, потому что такого понятия у меня не было. Не было его выпукленным, отчетливо отодранным от стенок души, потому что оно было нормой, как стук сердца, как то, что есть всегда, и иначе и быть не может.

Потом случилась беда. Горе случилось в моей жизни. Это еще можно назвать ударом судьбы. Потому что чувство вжатой головой в плечи в ожидании нового – до сих пор осталось. Я познала тогда, что ложась в кровать сегодня, одним человеком, завтра, в один миг, ты становишься навсегда другой. И эта преграда – в одну ночь – об нее можно биться днями, ночами, каждой мыслью – как голубка о стекло (этот образ давно мелькает в моих текстах) – в познавании Невозможности. Невозможности вернуть как раньше, невозможности сделать, как хочется. Разной невозможности. Я познала, что в один миг вся твоя жизнь перестает быть такой, какой была, и надо выстраивать новую. Не с нуля, если бы. К нулю я стала доходить спустя года два-три. Из минуса, из пропасти, из падения без дна, как казалось. Без дна – потому что без опор – как казалось. Мне бы и хотелось вам сказать, что я тут чиста красного словца ради патетики навела, но не получится. Это правда было очень сильно страшно и больно. Писать об этом простыми словами – будто и не сказать ничего.

Пытаться выразить – от высоких слов становится тошно как от пошлости.

Но именно с тех пор я стала выживать. Каждый день как боевая готовность к военным действиям. Каждый день – как готовность к тому утру, что случилось тогда, и в одночасье изменило все, что у меня было. Тогда у меня не стало мамы. Не стало мужа,воплощавшей ее, и не стало моей, по крови, родной мамы, которая отвернулась от меня. Предала. (да, мама, читающая это – я так считаю, и это так). И в этой точке я только пытаюсь удержать равновесие своего бытия, удержать все вожжи правления, что есть у меня, за что отвечаю только я сама. И это нормально, это взрослая жизнь, и я далеко продвинулась.. Был период, когда до состояния аффекта и трясущихся ног меня мог довести внезапный звонок соседки в дверь, если я ее залила.

Сейчас у меня довольно четкое знание, что случись что – я знаю, что делать, а если нет, то узнаю. И что помощь будет, что я не на необитаемом острове.

С тех пор я и стала взрослеть, и это прекрасно. Но внутри каждого человека есть Взрослый и Ребенок. Есть тот, кто ведет, и есть тот, кто ведомый. Есть тот, кто любит, и тот, кто желает быть любимым. Эта дуальность пронизывает все наши реальности. И мой ребенок был очень задвинут, заткнут. Я будто сказал ему: “Марьяша, тихо, если ты сейчас будешь маленькой – мы не выживем, ведь на тебе еще двое/трое маленьких”. И я вставила ей кляп. Иногда, когда совсем она уже начинала умирать, давала ей продышаться, посмотреть на голубое небо, чтобы уж мы не погибли. ведь мы в одной связке – умрет она, умру и я, взрослая. И так ребенок во мне выживал, но от этих передышек становилось еще больнее, от контраста.

Так вот. Когда я проходила психологический тест на ПТСР (посттравматический синдром) – признаки (так и хочется написать “призраки”), которые появляются в жизни человека после перенесенной им травмы, одним из обнаруженного был – потеря интереса к какой-либо ранее очень значимой части вашей жизни – у меня это – материнство. Ответ родился сразу, и причинил много боли. Но я могла только констатировать это и не понимала, что с этим сделать, только если не ждать, когда я переживу и это проявление смерти в моей жизни.

Ну то есть после черты я стала просто-обыкновенной-мамой. Это безусловно пошло мне на пользу, местами.

В плане гипер-заморочек и перфекционизма. Третий ребенок добавил туда дзеновского просветления – и это то, что я отношу к здоровой части. Но в больной – была постоянная усталость и апатия, понимание, как мне хочется сделать правильно, а прям чуть ли не физическое ощущение нехватки ресурса – отстаивать это – решать конфликты не шантажом и сладостями, а долгим и терпеливым разговором; не затыкать мультиками и компьютерными играми, а проводить это время вместе… про это.

Я не знала, что мне с этим делать. Больно, а ощущаешь себя импотентом. Невозможность быть такой мамой, какой искренне хочешь быть. Какая-то твоя часть души страстно желает этого а другую мутит от этого, и руки прям свинцовые.

И вот у меня случилось озарение. Обыкновенное, как все гениальное, как обычно 🙂

Меня просто в лоб тут спросил один человек: “Марьяш, а почему ты не делаешь всего того, о чем с таким сожалением говоришь?” ну, первый ответ – как верхний слой был. Я говорила про ресурсы, силы, вполне понятные – меня не хватает, физически. На то, чтобы трижды приготовить поесть, раз пятнадцать взять в руки веник за день, стопицот раз зайти в ванну и помыть руки-ноги-попы-руки-ноги-попу, посуду помыть, погулять, кхм – на роды съездить, консультацию провести, занятие провести, пеленание провести – минуточку – часов 4-6 дороги в день порой выходит … У меня просто нет точки выдоха, покоя. И тут всплыл второй слой, куда сильнее – у меня нет безопасности! (вот причинно-следственная связь появившегося признака с травмой).

Травма создала убеждение о небезопасности мира, о его зыбкости каждую секунду, и в небезопасности нет возможности расслабиться и просто радоваться жизни – радовать жизни детей, просто жить с ними – а не бытовать, “продержаться день, и еще один”.

Из точки покоя – развитие. Из ощущения полноты, насыщения, как в материнской утробе, можно думать о чем-то ином, кроме как о насущных потребностях, обеспечивающих выживание.

Маме для полноты материнства – нужна безопасность бытия. И не суть, как это выглядит снаружи- для кого-то ее реальность будет казаться вполне прекрасной, комфортной и не требующей напряжения. Важно, как она переживет это изнутри – этот критерий своей жизни.

И второе – маме нужна напитанность ее внутреннего ребенка. Как я тут формулировала каламбур – маме для того, чтобы быть мамой, нужна мама. Чтобы иметь возможность отдавать своему ребенку, она должна быть в позиции матери. А чтобы быть мочь в ней, чтобы были силы, и чтобы это было как воздух, ее внутренний ребенок, ее детская часть сама должна быть напитана материнской любовью и приятием. И опять же, не суть важно, было ли это сделано в детстве, есть ли рядом биологическая мать. Важно, чтобы была такая фигура рядом, восприятие которой сознательно или бессознательно – как родителя. Важно, чтобы этот “родитель” был безопасен в нашей к нему привязанности – не отвергал, не унижал, не манипулировал. А поддерживал, возвращал нас к ощущению себя, своих желаний как ценности, разрешал быть такими, какими нам хочется быть – своим принятием и готовностью любить.

Вот это стало для меня формулой, истиной здорового, полного, радостного материнства.Тем – как – и из чего – когда есть четкий образ правильной, хорошей матери своему ребенку (он есть у каждой).

И это то, что меня сейчас манит. Быть мамой для детей внутри взрослых. Напитывать, возвращать к себе, помогать почувствовать себя и свою ценность, освобождать от вины и комплексов, здоровым отношением к нему – формировать здоровое отношение у человека к самому себе – эту самую пресловутую любовь к себе. Выводить этого ребенка на взросление. Ведь только таки можно стать взрослым – не только по паспорту, а психологически, вылюбив, дав жизнь своему ребенку. И в это я хочу идти. Быть мамой для мамы. Такой “доулой” в материнстве. В конце концов, я прошла “посвящение” в это всей собой – п-р-о-ж-и-л-а его.

И я думаю, что наш ребенок, тот, кто помнит себя маленьким, соприкасается с этим в себе, – и есть душа человека, его искра, его особенность, его “Бог”. И в любви к нему, в признании его – ценным, хорошим – и живет чувство счастья.

Это про усталость в материнстве, про комплексы в нем, про раздражительность на детей, про повторение сценария поведения своих родителей, когда знаешь, что так было очень больно в детстве и неправильно, но не можешь удержаться и сама повторяешь – те ми же словами. Когда срываешь на них, и кричишь. Или по попе бьешь. Или все время хочешь их сдать кому-нибудь наподальше и побольше. Вот для всего этого есть ответ:

насыщать материнской заботой свою девочку, свою душу,

и отслеживать, что приносит чувство небезопасности в жизни и убирать это – выглаживая складки своей реальности.