Мое возрождение материнства: алхимия ресурса

Долгое время я жила в ощущении хронической усталости. Режим: выживание, все лишнее – отсекается. Лишним был даже разбор шкафов и мытье окон. То есть все, что важное, но несрочное, тоже отсекалось. Не хватало времени ни на лечение того, что не болит, но есть (зубы, например), годами лежат не отобранные фотографии для альбомов, не написаны книги.

Было и то, что я с тоской вспоминала, как признаки счастливой меня – чтение книг детям и выпечка.

Тело постоянно хронически ныло. Очень болели ноги, тоже привычно, но не в том значении, когда привык – значит, смирился. Болело до слез от физической боли.

По субботам я всегда была в состоянии ваты и трупа. Просто лежала целый день как больная.

За это лето что-то очень серьезное изменилось.

В январе со мной случилось большее, чем я могла осознать.

И на следующие полгода меня вырубило в натуральную клиническую депрессию с паническими атаками. Я практически не работала, и все время, что не нужно было что-то делать (а в моей реальности все время – что-то очень даже нужно) – я лежала калачиком как замерший зверек. Состояние облака в голове – очень напоминало крайнюю степень отупения как в первом триместре беременности или последнем перед родами.

У меня не было сил даже запаниковать. Когда не осталось денег. Когда я влезла в долги, приближающиеся к миллиону рублей.
Не было сил даже на мысли о суициде, такие привычные для моей травмированной части.

И не было сил просить о помощи. Потому что еще в этом состоянии ты абсолютно уязвима. А еще кажешься очень странной, не вписывающейся ни в один социум, и стыд и неуместность – с тобой как твоя одежда.

Да и сил – сообразить, сделать усилие к зову о помощи, и тем более – понять, структурировать хоть сколько-нибудь свою реальность тоже не было.

И еще я помню, как застилала кровать, и с тоской подумала, как мне хочется стать мамой. Это были мысли о новом, неродившемся малыше. Но сама формулировка меня тогда как стукнула яблоком по голове: ну как стать, если ты и так есть – мама?

А уже от этой мысли распаковался долгий, ноющий пласт внутри – оттесняемого в сторону материнства.

Я так долго была с ними 24/7, бессменно, без передышки, что стала убегать от них – при них. Но вина за это не позволяла уйти полностью. И в итоге я не напитывалась, будучи сама с собой. И не была с ними в то время, когда была с ними, потому что тяготела сбежать.

По факту – я будто все время была в особом виде материнской диссоциации, когда ты умудряешься быть невключенной, даже демонстрируя все действия, соотвествующие включенности в детей.

И вот в том момент меня накрыло ужасом профуканного материнства: части жизни, которая огромна, которая забирает 80 процентов моих сил, времени, денег. Того, во что я каждый раз шла с такой радостью и вдохновением. Того, что выбирала осознанно. Что считала когда-то одним из своих призваний.

Как же горько мне было.

С моей мечтой, уже существующей в моей реальности – происходили многолетние руины.

Материнские проявления других стали уязвлять меня. Проявления нежности родителей к своим детям, брошенные бытовые кусочки фраз, слышимые на площадке или в метро: “Ты поел?”, “Пойдем, тебе сегодня еще на занятия”, “Пора ужинать!” – стали вызывать тоску гессевского Степного волка, отзывались болью внутри, похожей на зависть, стыд, уколы совести и отчаяния, бессилия.

От горечи я начала искать опоры в том, что когда-нибудь стану бабушкой. И если не этому поколению, так следующему, я смогу дать тепла и принятия, которого у меня истинной в избытке, поддержки, игр, радости, расслабленности жизни. Додам своему роду – бабушкой.

Ведь так нередко происходит, как мне сейчас видно. Материнство бывает искарежено перипетиями судьбы: разводами, работой, выживанием, а потом к старости – шторм в твоем океане в бутылке успокаивается, ты сидишь уже в общем-то на берегу жизни, и можешь быть – в удовольствие с детьми, в неспешке.

Многие бабушки, наши мамы, были ну не очень-то теплыми и внимательными, а к старости – к внукам внезапно прорезается тепло. Возможно, потому что у этого тепла нет давлеющей нагрузки ответственности.

Как-то я лежала на кровати и по старой привычке сверяла свою жизнь со взглядом Сережки, моего покойного мужа. И на этот раз я “показывала” ему свое материнство.

Я привыкла, что за голос Сережи внутри отвечает абсолютное, безусловное, бархатным теплом разливающееся по всей душе и телу принятие. Никакого осуждения, только поддержка. Если нужна мне гавань внутри своей души от войн с внутренним фашизмом, то я всегда могла найти ее у него. Мой реальный камертон в моей жизни – любви и безусловности этого.

Но в этот раз все случилось совершенно иначе. Я увидела то его лицо, что выражает отвращение, осуждение, ахуй, если уж прямо говорить. И это было так хлестко, так пронзительно. И стало важной вехой неразвидевания.

Ведь есть привычный ход событий, в котором постепенно отваливаются твои ценности, но ты думаешь, что – это временно, по-другому сейчас никак, находишь оправдания себе и поддержку, чтоб не сгрызать себя до нутра. Но потом этот же самый механизм самопринятия становится распущенностью, способом вытеснения очень важных проблем, с которыми не нужно смиряться. Под которые необходимо искать ресурсы.

И вот сегодня суббота в конце сентября. Первый месяц осени был одним из самых напряженных периодов за всю жизнь моего материнства. Количество нагрузки, обычно и. без того без того большой – с четырьмя детьми, которых ты растишь одна, выросла в разы в связи с адаптациями детей ко всему – саду, первому классу, новой школе…

Это первые выходные дома.

И вдруг я обнаруживаю себя – замешивающей дрожжевое тесто (блин, Марьяша, которая с дрожжами вообще дело не имеет) – для домашней пиццы, потом с легкой руки – моющей окна (окна, карл!), и все еще не испытывающей усталости в теле. Меня не обломало дважды сходить в магазин за продуктами. И теперь я даже пишу этот текст не я с языком на плече. Что происходит?

Мне очевидно подвезли ресурса.
Точнее и справедливее сказать, я сама себе подвезла ресурса.

И сегодня я анализирую, как.
Как это случилось, что я снова есть в своем материнстве и у меня столько сил.

Первое, что приходит на ум, – это взрыв гнева, мощность которого волнами я до сих пор переживаю. Гнева, который в таком масштабе я не испытывала никогда. Накрывавший меня настолько, что я делов наворотила совершенно бесконтрольно, и на самом деле ну не то чтобы в кайф… но я разрешила себе быть совсем стервой. Совсем сучкой. Такое “пошли клочки по заколоучкам”, за себя и того парня гнев.

Он звучал примерно как: “Доколе, блядь?”, и “В конец охуели что ли?”, и “Со мной так точно больше нельзя”. Это было настолько вопиющей наглостью и несправедливостью по отношению ко мне, что даже мой внутренний фашист растворился где-то в глубине души. А может быть, это он и восстал – только впервые не против меня, а за меня. Всею мощью. В полный рост.

Должен же хоть кто-то заступиться за меня. И я за себя заступилась.

Это было так больно, так тошнотворно, будто больше после этого в меня не влезает ни грамма терпения нарушения моих границ, обесценивания,

Будто от этого гнева, вспышки ярости – светом озарилось понимание того, как на самом деле обстоят дела. От гнева – увиделась реальность, наступила абсолютная трезвость мышления. Вещи назвались наконец-то своими именами.

Это стало поворотным моментом. Кажется, на этом я и вышла из депрессии.

От ярости руки чесались что-то делать. И чтобы действительно не побить никого, я пустила эти руки в медитативный разбор вещей по всему дому. За лето я потихонечку разгребла все – выбросила кучу ненужного, упорядочила нужное. От этого стало легче дышать.

Вообще этот гнев – будто снял огромную-преогромную жабу в районе грудной клетки, мешающей мне свободно дышать.
Атлант расправил плечи.

Другой параллельный процесс, это обнаружение на двухдневке по травме развития, пришедшейся на мой день рождения, что у меня большие проблемы с волей. Я даже постулировала всю свою жизнь: “нет такого слова – надо”. И всю реальность выстроила так, чтобы она была согласована с моим хочу. Это очень ценный и очень здоровый навык. Хорошие невротичные мальчики и девочки учатся ему десятилетиями после клетки принуждения в своем детстве.

Я в этом смысле – аномалия) Более редкий вид: мне необходимо вводить структуру и границы, режим, правила, ритуалы.

И мои детям тоже.

Летом я прочитала книжку по тайм-менеджменту для творческих людей, купила bullet yournal и путем списков попробовала первый раз сформулировать весь свой быт.

Трекер привычек задал мне с детьми ритм – еды, сна, ритуалов и первых четких границ.

От этого появилось много радости, чувства благополучия, безопасности.

Я увидела, что рушит выполнение этих четырех очень важных привычек, и что же было факторами убытка моего ресурса.
Соблюдение их – был минимум моего возвращения самоуважения к себе как матери: кормить детей, вовремя класть спать, следить за количеством времени за гаджетами, чтение книг или просмотр фильмов или разговоры о главном, и отсутствие насилия с моей стороны по отношению к ним – манипуляций, крика, шлепков и обзывательств.

И еще на лето пришелся период необходимости найти школу сразу двум детям. И как выяснилось, это тоже вскрыло очень много боли в моем материнстве. Боли за детей. За отсутствие у них деревни привязанности нормальных взрослых вокруг. За желание компенсировать это нормальной школой. Много боли, много тревоги – и это же усилило поток любви к ним.

Хотя при этом я сильно досадовала, что школы эти так заставляют меня включаться, а мне неохота столько шевелиться, особенно летом.

Сейчас я нахожусь в похожей стадии, как беременные, которые ходят по икее или по сайтам с детскими шмотками и их способ любить во многом заключается в подборе самых лучших, уютных, красивых и удобных вещей своему ребенку.

Мне казалось, что очень много сил требует вставать рано, нарезать овощи и фрукты, наготавливать бутерброды и какао, собирать ланчбоксы детям с собой в школу. Что очень много сил требует забота о других.

А ловлю себя на радости. Мне в кайф – нарезать их, мне в кайф – что дети от этого хвосты пистолетами поднимают каждое утро. “Где мой ланчбокс? А орешки положила?”

Мне в кайф – стирать и вешать белье. Я их люблю этим.

Я не поняла, как это случилось.

У меня есть подозрение, что все это время я жила в парадигме, что у меня нет ресурса, поэтому у меня нет сил на материнство.

А оказалось, что если впустить их в свое сердце без страха, что они сожрут твой последний ресурс и просто как духовную дисциплину – начинать отдавать, то именно материнство и рождает ресурс по жизни. Аппетит жить.

Это какая-то алхимия превращения воды в вино, и камня в золото.

Потому что забота должна была бы опустошать. Ан нет. Любовь к другому – дает ресурс и тебе самому.

Я начала вкладываться от отчаяния, из боли, понемножку, по шажку. Без осуждения, без идеи, что я справлюсь со всем и сразу.
И в любви к любимым людям, в ежедневной, простой, бытовой, но наконец-то истинно включенной заботе о них – проживается столько – жизни.

Так много, и так важно было находиться в теме теневого материнства, усталости в материнстве, всем том, о чем сейчас наконец-то много и вслух говорят, что за всем этим забылось будто, что материнство – это то, что я очень люблю, что мое творчество, что моя реализация, что это – о чем я сама мечтала. И что очень люблю.