О границах и отдельности: сепарация от мира

Вчеловечевание и заземление.

Когда умер Сережа, произошло первое такое невероятное заземление. Оно звучало на языке моей души примерно так: в сказке бывает плохой конец.
Это удивительно, я как раз на днях читала детям сказки, где печальный финал как будто бы норма, Снегурочка вот та же, да и Колобок – не самая хеппи-эндная сказочка-то. Но почему-то в детстве отложилось иначе. Добро побеждает зло. Волшебник в голубом вертолете прилетает и спасает. До его смерти я умудрилась прожить в полной идее неприкосновенности к чему-то базовому: что-то вроде того, что треш и пиздец может случаться по грани сколько угодно, но как в американских фильмах или сказках обязательно произойдет неожиданный и очень ожидаемый на самом деле счастливый Случай и избавление в самую последнюю минуту, на прыжке в пропасть – внезапный ковер-самолет.
Очень болезненным было обрушение веры в то, что Бог – это всегда про то, что я считаю лучшим для себя. В то, что если ты очень-очень попросила, это обязательно должно сбыться. И наверное главное оглушающее впротивовес, что жизнь может ударить. Бог может причинить боль.
Вместо этой наивной веры в чудо и счастье, пришло знание, что тут все по-настоящему вообще-то. Случится может все что угодно у кого угодно. Нет гарантов. И вместо кажущейся небезопасности, порождаемой этим крушением, в качестве итога переживания пришла новая безопасность из доверия уже не жизни, но смерти. Мудрости смерти. Любовь Бога стала объемнее, чем просто прямое исполнение моих желаний. Жизнь стала цельнее со знанием смерти в ней.
Это переживание было очень заземляющим и вчеловечивающим.
Вместо детской веры в Бога как в деда мороза, и в жизнь, в которой нет тотальной беды, пришло будто истинное доверие Богу через веру в смерть и беду.

И сейчас произошло подобное же крушение. Я сформулировала его горькими тремя тезисами, которые никак раньше не умещались в голове:
Зло существует.
Плохие люди бывают.
Вред реален.

И опять это переживается как выход из воздушной сферы, где все прозрачно и бесконечно, в материю, плотность, конечность и осязание.
Мне раньше казалось, что все люди добрые, что если любить и быть самой человеком, то это вроде как гарант возможности докоснуться до сердца и изначальности другого.
Любое дерьмо в человеке я могла оправдать его болью и травмами. Я будто видела сквозь них, сквозь злые поступки, причины, толкающие человека на это. Мне нравилось верить в Бога в человеке именно так.
Что же. Я по-прежнему убеждена в причинно-следственной связи между злом и болью, которую испытывает человек.
Но теперь я вижу не только боль, но и зло. Это переживалось крушением веры в “все люди добрые”. Это переживалось крушением доверия к людям. Появились люди и токсичные люди. Те, что были когда-то людьми и могли бы ими стать, но больше не станут никогда. Сломалась вера в исцеление каких-то процессов. Господи, я банально поверила в психиатрию и неизлечимость.
Я поверила в зло. Это самый масштабный выход из газлайтинга, что со мной случался. Я по-прежнему вижу причины и боль, толкающие человека на зло. Но теперь еще я вижу и себя. Себя, господи, которой это зло причинено. И это зло реально. И от этого зла необходимо себя беречь. А не “любить” сквозь зло доброе сердце глубоко раненного человека.
какая простая истина. какой болью она отзывается.
Я поверила в чудовищную формулировку: плохой человек.
Господи, сколько зубовного скрежета она всегда у меня рождала. Сколько чувства несправедливости по отношению к человеку, будто бы в этом есть столько неувиденности, нежелания посмотреть глубже, принять.
Но сколько границ появляется в этом определении для себя. сколько безопасности. Такие простые слова, вот как мама могла бы сказать своему ребенку: не общайся с ним, дочка. Это скверный человек.
И вся внутренняя маета, как же больно этому человеку и одиноко, что его посчитали плохим и не поняли.
Вся вина, что ты его отвергаешь и не общаешься, выбирая себя.
Все чувство собственной плохости и гордыни, что я так сужу человека.
Но нет, все значительно проще: этот человек плох для меня. Опасен. Вреден.
Все из маминого, когда жаловалась ей в детстве, что меня обижают: ” а ты подумай, что с тобой не так, что с тобой не хотят общаться”, “а ты подумай, почему он так сказал”.
Психология жертвы. Раздолье тирании. Как там, умное слово, виктимблейминг, блять.

Самое трудное в общении с токсичными людьми, нарциссами, дементорами души, это сделать две античеловеческие вещи:
– поверить в плохое в человеке больше, чем в хорошее в нем;
– опираться на факты, а не на их объяснение.

Обычно ведь как. Вот твой ребенок. И он априори хороший. Если он стал агрессивным, жадничает, вредничает или еще что, мы понимаем, что это не он сейчас, а его усталость говорит, тревожность выражает себя так, или непрожитая боль. Мы понимаем, что настоящий – это вот этот мой выспавшийся улыбчивый мальчишка, отзывчивый и добрый, а не тот монстр, что бушевал вчера перед сном, говоря всякие гадости.
В токсичных отношениях предстоит сделать невероятное: не верить тому ласковому и внимательному, что сейчас обращено к тебе. Это поведение – всего лишь способ подобраться к тебе поближе, временно прибранный в чулан дракон. А настоящее лицо – искаженное гневом и ненавистью к тебе.
Я пишу это, и не могу поверить, что это пишу я. Но только это – способ спастись.
Конечно, там где-то внутри… да нет блин, нет этого внутри, это как зуб, чьи корни сгнили до основания, нечего исцелять. Доброе его лицо как протез человека, чтобы сжевать тебя.

Или про факты. Сколько времени мы учимся не судить, а прояснять, выслушивать, чем мотивированно то или иное обижающее нас поведение. Учимся становиться и на сторону другого, любить в конце концов. Из этого рождается близость, способность идти в глубину, узнавать другого, принимать его, проживать конфликты.
Но чтобы выйти из абъюза в отношениях, необходимо верить и замечать то, что происходит с тобой в связи с действиями другого. Верить в свою боль. Ставить свою боль прежде боли другого. Пишу это и понимаю, насколько это здорово вообще-то.
Но вот эта глухота к “дай я тебе объясню, почему я опустошил тебя всю и выел душу”, ее приходится выдрессировывать в себе, прибегая к ненавистным маминым словам: “не нужны мне никакие объяснения”, настолько для меня это всегда было про отвержение другого человека.

Что любопытно, самой матери осознание мое коснулось еще семь лет назад. Я могу понять ее всю, в контексте ее детства, и детства ее мамы, и ее… могу им всем глубоко сострадать. Именно это больше не рождает в душе ни обиды, ни обвинений, ничего. Нет возмущения. Есть примирение, смирение.
Но именно это никак не связано с желанием общаться и любить. Прощение не равно продолжение отношений. Понимание не равно оправдание.
Я понимаю ее. Но не могу с ней общаться, вообще.

И реальность вреда.
Как-то так вышло, это отдельно на подумать – как, что материальное будто ощущается, ощущалось, неприкосновенным мной. Вот тело. Я верю в смыслы смерти, ее своевременности настолько, что мне казалось странным пиетет перед плохим питанием и вредными привычками, влияющими на возникновение дурных болезней, ведущих к смерти. К смерти явно не такая ерунда ведет, а сама жизнь.
Мне казалось чудом, в которое я начала верить только из опыта, что на тело в принципе есть физическое влияние. Что от регулярной остеопатии и массажей может стать лучше самочувствие. Что если лечиться, быстрее выздоравливаешь, блин. Мне правда кажется чудом, что вишневый кисель лечит кашель. Что такие простые вещи влияют на такое сложное и большое.
Всегда-всегда я с флагом бегала вокруг снижения чувства контроля человека над реальностью, уж мне-то очевидно, Кто тут на самом деле заведует и решает.
Как же не связывалось это внутри, Чьими руками он это делает.
Слово “влияние” пронзило сердце, будучи внезапно услышанным, будто его и не было в словаре моей души. Было политкорректное “фактор”, но влияние – влияние это же про ответственность, сознание и вину если что. А если ты живешь в вине как во второй коже с рождения, кажется, это слово становится слепым пятном.
Вред существует.
Потеря и смерть случаются не только от Бога. Здесь, на планете людей, она еще случается и от людей. Не могу объяснить это. Это уровень, если ты поешь – будешь сыт. А я будто святым духом питалась всю жизнь, отрицая еду.

Эти осознания дают ощущение плотности, будто я осознала свою отдельность, трогаю руками свою кожу.
Будто в этих осознаниях переживается отдельность всех ото всех.
Будто моя планета людей дополнилась и нашей отдельностью. Общее поле, все мы бог, и вот это. И вновь зрение стало объемным от этого.

Некоторое время назад был процессуальный процесс (вот ж каламбур) в связи с запросом о моей невыносимости некоторых проявлений. И так вышло, что в процессе я организовала себе крепкий дом под столом, еще и тряпочкой укрыла. И тогда я, кажется, впервые ощутила, что мое я может занять границы всего моего тела. Будто я могу занять свое тело, как человек место в кресле – вальготно, расслабленно. Оно звучало страшно: тут меня точно никто не ударит. Сзади стена, сбоку стенки стола (сплошные), сверху “потолок”, а то, что впереди я вижу. Я делала глубокие вдохи и самопроизвольно распрямила спину, хотя обычно я сильно сутулюсь. Но позицию я занимала оборонительную у входа в свою пещеру. И вот, находясь в защищенных своих границах, я “посмотрела” оттуда на людей. Боже, редко со мной случаются настолько окситоциновые приливы ко всем людям на свете. Некоторые совсем перестают цеплять, появилась прямо добродушность и глубокое принятие.
Этот эффект от защищенных границ – доброты и мягкости – я наблюдала потом не только у себя.
Вроде как это логично, когда рассказываешь, но мой мозг воспринимал поставленные границы всегда как агрессивную позицию, напряженность, вот что.

Так же и с этими осознаниями, которые мой мозг считал очень опасными, они же ужасные, горькие, не про любовь типа.
ну, во-первых, они про любовь. Любовь к себе и к Богу.
а во-вторых, они дают чувство большей безопасности, хотя вроде как в одном случае речь идет о том, что Бог может сделать не так, как ты хочешь и ударить поддых кулаком размером с жизнь, а в другом ты понимаешь, что человек может быть опасен и злым.
Но именно по эффекту защищенных или просто осознанных границ – появляется чувство большей безопасности.

Когда я думаю о том, что со мной произошло, я понимаю, что залатались и достроились базовые пробелы.
Про границы и отдельность, такая заземленная сепарация от мира, важная, когда ты просто человек, а не только вечная душа).
Про влияние и вред, важные для человека, которому иногда нужно забывать, что все есть Бог.
Это трикстерски, как и многое у меня. У меня многое “не как у людей”, а наоборот.
Вот эта наоборотовость и здесь. Обычно мы учимся любви и связи, и учимся Богу, снятию контроля-гордыни и доверию нечто большему и сильному чем я. Но мне пришлось уравновеситься через очень простое: контроль, влияние, закрытость.

В очередной раз понимаю и первый раз формулирую:
травма всегда про исцеление.