Иногда ко мне приходит мама Роя

Ей 19 лет, она только вот родила своего первого сына. Она строга как стрела, мудра чистотой невинности, и сил любить у нее на много детей вперед. Огненная мать-амазонка.

Чаще всего приходит она укоризненно постоять рядом, когда я работаю несколько часов кряду, возвращаюсь к детям и одновременно нужно срочно, на разрыв аорты — приготовить поесть, дать внимания малышу и выполнить дедлайны по учебе со старшими. Если они кричат и требуют сразу все и все, я могу начать кричать на них. И тогда мама Роя отворачивается так, что уж лучше бы смотрела мне в глаза.

Больно и хлестко слышу ее, когда утыкаюсь нос к носу в зависимость ребенка от компьютерных игр; когда наблюдаю в собственный семье буллинг старших к младшему; когда дети разговаривают матом; всякий раз, когда я предаю ее, лучшую на свете маму, маму первенца.

Иногда ночью, когда слезы сначала тепло скатываются по щекам, а потом холодят подушку, я зову ее сама. С тоской, с надеждой, с отчаянием.

Я говорю ей, посмотри, какие руины у нашей с тобой мечты. Я наказана собственным умом и сердцем, я наказана тем, что ты есть во мне, мама Роя. Потому что одно дело вершить всякую хрень в своем материнстве, и считать себя офигенной, а детей неблагодарными, жить в родительском невежестве, а совсем другое дело, все слишком хорошо понимать, горячо желать этого, здорового, и испытывать материнскую импотенцию.

Цифровая зависимость у ребенка, потому что когда-то это была единственная возможность работать у меня. Да и отдыхать, чего уж там. Она наложилась на проблемы в привязанности и его травму в полтора года. И неумение ставить границы, потому что у меня самой было слишком много насилия.

Буллинг в семье — выяснение отношений отцов детей через детей, попытка прожить смерть одного, канализируя агрессию на брата, проецируя туда все то, что невозможно выразить адресно.

На каждую причину, за которую я готова себя съесть с потрохами, эта девочка-мать мудростью и любовью отвоевывает прощение мне, где все сводится не к плохости моей, а к беде.

И тогда мы обнимаемся с ней, объединенные горечью и материнским страданием.

Нередко, раз за разом, мама Роя становится мамой и моей внутренней девочке, не знавшей ласки и сострадания, нежности и принятия; мама Роя как камертон звучит внутри чистой нотой здоровья и любви, того, как должно быть, как «с тобой нужно поступать», «чего ты достойна», «и только так и правильно, Марьяша». Она уберегает меня от опасных людей, дует на раны, напоминает об отдыхе и восстановлении, снижает ритм, тчччч, тччч, девочка моя, делает горячий чай, надевает теплые носки, берет на руки и качает, пока я не усну.

Только благодаря маме Роя, я и узнала, что это значит — любить. Сначала — другого, своего ребенка. А из этого научилась понимать, что значит любить и себя, также, ведь я ничем не хуже собственного ребенка и не менее достойна такого же отношения к себе.

И совсем редко, мы сидим в беседке под закатным солнцем, вот как сегодня, пока два старших балбеса (а оказывается — не балбесы) — готовят от начала и до конца сами шашлык и приносят мне на тарелке, вкусный, сочный, и да, да, да, готовый внутри и не с угольками снаружи! Сначала они кормят младших, озорно перешучиваясь, потом меня, а на следующую партию просят идти в дом готовить тарелки на стол и нарезать салат.

И тогда весело и залихватски я думаю, сначала одна: хм, кажется ради только одного этого момента стоило рожать и растить их всех!)

А потом поднимаю глаза и встречаюсь с горячими и лукавыми глазами мамы Роя. Нежно-нежно она улыбается мне.