Иришкин кофе

Вкус горячего кофе навсегда внутри ассоциируется с Иришкиной квартирой. С творчеством внутри меня, с любопытством жить.
Однокомнатная, на первом этаже пятиэтажке Шмитовского проезда, пахнущая ее духами и кошачьей мочей, прокуренная — но блин, несмотря на перечень именно этим родная. А, и еще запахом газовой колонки, как в старых домах.

Она варила кофе с утра, который я не пила по жизни в принципе, но только только у нее, как взрослая, как богема. Под на всю квартиру включенного Шевчука или БГ или Cranberries. Невыспавшаяся в хлам, может быть даже с легким тремором в теле от этого, или от алкоголя, но какая-то совершенно счастливая.

Потому что это целая ночь разговоров о самом главном, самом волнующем тебя, о чувствах и смыслах, о жизни сейчас и впереди, об очень больном, страшном, стыдном. Взаимоисповедь. Столько выглаженности подкожной, по изнанке, и сытости внутри, и успокоенности поэтому.

Одинокие безмамные подростки, мы спали вместе в кровати, клубочком, в обнимку, это ни разу не было ни пошло, ни стыдно, ни про секс, кажется, это не было даже детско-родительским чем-то. Это два замерзающих котенка грелись друг об друга. И это же было моим единственным тактильным контактом в детстве.

На ее кухне в лучах закатного солнца был мой первый в жизни поцелуй, и я до сих пор помню, как мои губы удивились.
(Не с Иришкой, конечно)))) С Васькой) На ее кухне я и была названа Океаном в бутылке.

У нее я училась краситься) Донашивала ее какие-то стремные свитера и рубашки, казавшиеся мне тогда верхом крутости и хиппарства. У нее — послушанные в самое сердце песни, посмотренные самые любимые в жизни фильмы, взятые с ее полок крутые книги.

Если бы я вспоминала места безопасности в своей жизни — то это была бы маленькая комната в квартире моей мачехи, когда мне было 4-5-6-7 лет, и Иришкина квартира, когда мне было 12-13-14-15-16 лет.

В первой мне было как-то понятно и найденно, там я читала докомиксные деснеевские издания, когда Катя куда-то уезжала, а я спала на ее кровати)) Играла с младшим братом в поезда на веревочной лестнице и разговаривающего робота, которого озвучивала сама; там же были пирушки с Катей в тайне ото всех взрослых и чтение сказок ею мне на ночь, и пластинки со сказками, и пианино. А потом тоже болтание до глубочайшей ночи, до отрубания уже от бессилия говорить. Но вот это — Говорить ночью! — осталось самым большим счастьем контакта для меня.

И все это переплавлялось внутри меня ожиданием чего-то совершенно прекрасного, захватывающего впереди — ВСЕЙ ЖИЗНИ. Как в песне «На заре», где голоса зовут. Всегда до слез и мурашек.

И пить мне тогда нравилось. Алкоголь был топливом для еще большей глубины, еще большего тепла и открытости.

Это самый нестройный текст, но мне по фиг))

Удивительно, каким якорем и маяком может стать вкус, доступный тебе ежедневно.

И все равно, до сих пор. Я не могу пить кофе дома. Его должен приготовить кто-то другой. И это я городская, в центре Москвы, это я — океановбутылистая, обожающая жить, брызжущая окситоцином.

Может быть, именно поэтому я так долго любила роды — еще и за то, что они случались преимущественно ночью. Временем моего таинства, самой моей силы.

И поэтому в том числе я отказалась от Чердака, когда поняла, что самое главное — ночные мистерии и свечи — там запрещены.
Но еще есть Нарния. И это все еще возможно.

Удивительно распаковалось сегодня оно.

Благодаря Иришкиной нарциссической травме, она воспела и во мне — творца. Того, кто пишет. Кто создает. Кто рисует. Кто пишет музыку. Кто выступает. Она во всех нас это воспевала.

Редко, когда из меня распаковываются ресурсные воспоминания из детства и юности. И наверное, поэтому я так хотела бы жить в сталинке в центре. Как возможность наконец-то иметь дом там, где я и чувствовала себя в безопасности, уходя из дома в детстве.

А к кофе еще обязательно должны прилагаться горячие бутерброды с сыром, или яичница-глазунья, или растворимая пятиминутная картошка-пюре магги))) Собственно, это все, чем мы питались тогда.

И еще, довольно-таки часто, когда я иду по улице, я навязчиво пытаюсь вспомнить ту мелодию на фортепиано, которую она сочинила про меня. Потому что она действительно была про меня, абсолютно.