Как выйти замуж за друга

Это уравнение. Или палитра.
Как выйти замуж за друга. Или попытка наконец-то легализовать первый брак как подвид инициации колобка, только женской: не замуж, а из родительского дома.

Мы жили на 17м этаже. Атмосфера критики как нормы, язвительности, необходимости обороняться, бдить, следить за состоянием других, в раннем детстве – чтоб не ударили тебя – словом или ремнем, в позднем – чтоб не ударили другого. Ссоры, крики, угрозы, треш. Адреналиновая заряженность пружиной в теле, вечная мобилизация – как норма.
Когда было сильно невыносимо, я смотрела с тоской на окно и спрашивала себя: есть еще силы потерпеть? Если есть еще немножко, остаемся. Выход в окно оставался запасным, чуть ли не ядовитым сахарком в кармане у Зулейхи.

А еще маленькая девочка-я утешала себя мыслью, что главное вырасти. Как только я вырасту, я сбегу из этого ада, не оглядываясь. Так что расти скорее, Марьяшка. Мечтала стать взрослой – это как отбыть срок и стать освобожденной.

В 16 я встретила мужчину.
К встрече я подошла подготовленная годом достаточно глубокой травмы. Не того, что мы сейчас все что ни попадя кличем травмой, а той, что с птср, очевидно депрессивными признаками, суицидальным сдерживанием – после серьезного отвержения и несправедливости. И вот на выходе, можно сказать, под белы рученьки, встречал меня персонаж, сыгравший большую роль в моей судьбе.
Он стал моим первым мужчиной, а вот я у него была одна из десятков женщин, причем, по всей видимости, одновременно. Видимость эта была настолько очевидной, что та часть наших отношений закончилась как раз на моей ночевки у него дома на пару с еще одной его пассией.
Шестнадцатилетней девочке, дико голодной до любви, это было мучительно, невыносимо, опустошающе. Там не было гнева, возмущения, недопустимости такого с собой обращения: только аутоагрессия, чувство отчаяния и собственной ничтожности, побитости, растоптанности.

И надо понимать весь колорит. Когда растешь при маме в хроническом безмамье – твой мозг формирует матрицу: счастья нет, счастья недостижимо. Есть только Один Важный-Преважный человек, и если с ним не удалось, ни с кем не удастся. Не нужна ты никому.
Горизонт в такой матрице узок как в иголке ушко. Не видна в нем богатая политра русских богатырей, не мыслишь ты себя после тонн критики и ни грамма похвалы – принцессой, которая может выбирать, да и принцессой себя не мыслишь тоже, что уж там.

Был у меня во всем этом друг. Классный, теплый, свой, родной, простой. С ним можно было быть. Ладно уж там – собой. С ним можно было – быть. Дышать расслабленно. Не как на войне.
Друг этот был в меня влюблен, и звал замуж сразу же. Я отказала, поскольку чувства не были взаимными, на том отношения прервались.
Пока я не дошла до ручки как раз. И выйдя в утро из квартиры мужчины, в отношениях с которым мне было мучительно, пути было два, как мне тогда виделось: либо суицид, либо замуж.
Но точно нужно было что-то кардинально поменять.

А замуж этот был соблазнительно теплым и безопасным. Я набрала своему другу, уже зная, что с этого момента он – мой будущий муж.
В восемнадцать лет это казалось прекрасной, и вовсе даже неутопией. Создать _свою_ семью. Свой дом, со своими правилами – уюта, уважения, безопасности. Родить детей и обязательно растить их НЕ так, как растили тебя. Будто исправляя каждой деталью снаружи что-то поломанное внутри тебя. Будто наконец-то. Гонка за исцелением.
Уйти поскорее из дома в свое.

Два пятна из нашего брака.
Одно, через несколько недель после свадьбы. Мы живем вместе с родителями мужа. Я на кухне готовлю что-то. Тогда почти любая готовка – это приключение в неизведанные земли с названиями «как сварить щи» и даже «как варить рис». Доставая пакет, я рассыпаю крупу. Громко, вдрызг рис по кухне, много. И в тот же миг голова вжимается в плечи, я ссутуливаюсь, будто инстинктивно ожидая удара хлыста. Стыжения, окрика, бестолочь, руки из задницы. Но ничего этого не происходит. Знаете, как в фильме, когда герои ждут взрыва после нажатой кем-то кнопки с счетчиком, бегут в укрытие, все в мыле, страхе, накал, и… и… и нет взрыва. И они такие вылезают из укрытия и тишина кажется странной. Ты еще не до конца ей доверяешь. Начинаешь потихоньку собирать крупу. И впервые ощущаешь взрослость – вот так. Сама себе рассыпала крупу – сама себе собираешь. Хоть десять килограмм всех видов крупы сейчас разбросай по всей кухне. Никто больше не закричит, не наругает. (Только если не ты сама будешь жить с самовоспроизводящимся адом. Но меня это настигнет много позже, после мужа).

И второе, постоянное, подложкой на протяжении всего нашего брака. Выглаживания. На ночь, когда засыпаешь уже, а он тебя гладит-гладит-гладит по линиям тела, и тело это, кажется, впервые от рождения – получает любование, ласку, внимание. Или среди ночи проснешься от того, что он не спит. И гладит меня. Я буквально физически чувствовала, как от этого что-то важное, нейронное происходит с моей психикой, будто наращивается костяк, будто залатывается прореха длиною в детство.

Вот то, за что я вышла замуж.
Не за человека. А за первое действительное тепло, встретившееся в моей жизни. За то, чего не было в моей семье.
Бегство из ада, эвакуационный выход. Компульсивное замужество. Следствие матрицы.

Я до сих пор вижу свой брак ошибкой и абсолютно точечным попаданием в яблочко спасения. В единственно правильный выход. В невозможность, чтоб было иначе тогда.
Все время было сосание под ложечкой. То чувство, когда ты врешь. Такая же неловкость и замирание на уровне дыхания, полулежим в горле и терпкость слюней во рту. Страх быть пойманной вопросом «О чем ты думаешь?» И заранее заготовленный всякий раз ответ, прежде чем позволишь себе дальше думать по-настоящему. Но не признаешься в этом даже себе. И это становится хроническим.
Уговаривание себя, что ты любишь. Наращивание смыслов. Любишь свою семью, любишь мужа, но не человека, являющегося твоим мужем. Любишь идею, за которой шла.

Страшно это вылезало дважды.
Один из них – хронический. И это секс. Потому что тело свое ты обмануть не в силах.
А второй, ярчайший, – когда были поданы документы в ЗАГС, и до свадьбы остался месяц. Три недели. Две. Одна. Считанные дни. Приближающегося конца света. Ну ладно, не света, конечно. Но твоего личного – точно. Пушкинское «Но я другому отдана и буду век ему верна», чувство агнца на заклание, экологичного суицида. Тогда врать себе не получалось, и диалог внутри выглядел примерно так:
– Ну так откажись, раз очевидно НЕ ТО. Признайся ему, еще не поздно расстаться.
– Но я ведь беременна. И мне некуда возвращаться. И.. мы же уже позвали всех гостей, уже все знают, что я выхожу замуж, как же это тогда поворотить все назад?

И потом еще долгие пять лет казалось совершенно невозможным, невероятно стыдным признаться, что ошиблась. Потому что и самой было непонятно как себе объяснить, что я повелась на тепло. Не было тогда такой системы мышления внутри, чтобы объять это так.
Просто было чувство любви к другу. И обмана, и неприятия себя за это. Ловушки, из которой не знаешь как выбраться. Потому что у маленькой девочки нет родителя – ни снаружи, ни внутри. И только муж – твой единственный и первый родитель.

Мне кажется особенно важным – легализовать то, что первые браки – почти всегда опыт и проба пера, что нет ничего стыдного в разводе. Во всяком случае у нашего поколения это вот так.

Сколько таких браков – перевалочных пунктов случается у нашего поколения? Из токсичной семьи, депривированный ребенок – в первый, репетиционный брак, догреваться друг об друга – если повезет, или хотя бы просто сбежать от. Будто браки эти первые – необходимые этапы взросления, витиевато создаваемые нашей психикой в попытке компенсации.
И только путем отшелушивания от себя обеих семей – через расставание и развод – случается первое прорезывание птенца из скорлупы.