На стороне своей родины

Одновременно переплелось в последний месяц в моей душе переживание четвертой ступени метода Мюррей, чтение “Войны и мира”, ситуация с Иваном Голуновыи и сериал Чернобыль. И все это вместе образует какой-то невообразимый коктейль чувств к моей стране, к моей родине.

Четвертая, заключительная ступень метода Мюррей посвящена исследованию родовых историй и влияния их на судьбу человека сегодня. Каждому участнику отведено 3-4 часа на выступление перед группой с подробным обзором судеб и характеров прапрабабушек и дедушек, того, как перетекали их травмы и ресурсы в следующее поколение, как трансформировались они об исторические события, которыми был безумен двадцатый век, и как преломилось это все на наших родителей, наше детство и мою взрослую жизнь.
Тридцать часов историй, рассказывающих о том, как каждая семья была прокручена через мясорубку – раскулачивания, революции, войн, коллективизации, голода, переселений, расстрелов. Родственников, о которых не говорят. Родственников врагов народа. Ранние смерти мужчин, бесчисленные смерти детей вовсе не от неразвитой медицины, и бесконечное замалчивание.
Когда историю своей страны ты проживаешь, я проживала, не через страницы учебника, не через документальные фильмы и слова, говорящие об этом всем в общем, собирательно, цифрами. Не абстрактно. А вот так – вот глаза смотрят на тебя с фотографии и дальше ты узнаешь, как и что было с этим мужчиной, видишь его письма сестре с войны, видишь фото двора, в котором малышка играла, а иногда бежала в бомбоубежище со своей мамой. Когда ты чувственно проживаешь, как это отразилось на мне и на тебе. Вот тогда эмпатия и телесный отклик зашкаливают, пропитываются состраданием к людям, а не цифрам, и ненавистью к советской системе, и к Сталину. И жгучим желанием что-то делать с этой коллективной травмой, поврежденностью психики всей страны. Не отворачиваться, говорить вслух, называть своими именами, промывать рану, удалять гной.

“Война и мир” – оказалась первым скачанным на электронную книжку произведением. Нечитанное в школе от непереносимости Толстого, избегаемое мною даже несмотря на неотвратимость темы сочинения на вступительных экзаменах в МГУ, пришло оно ко мне неотступно, обнимающе этим летом. И сливаясь с родными улицами любимого города, соединяясь с совершенно русской природой в моей Нарнии, книга эта успокаивает и наполняет меня сейчас больше, чем что бы то ни было. Она возрождает меня прежнюю, оставленную где-то в юности, ту идентичность мою, интеллигентную, умную, устремленную, что формировалась при чтении классики. Столько любви к русскому, столько гордости и патриотического величия распускается во мне сейчас. Столько видения наших невообразимых сил, одаренности, талантов, ресурсов. Это вдохновляет, это радует – быть русской.

Иван Голунов. Сначала читала репортаж за репортажем, заполонившие френдленту как будто и вправду как кино, пока на каких-то словах, какой-то детали во всем этом подлом, низком сфабрикованном деле, тело мое не отозвалось сильно поднявшейся горячей волной возмущения, кровь ударила в голову. Знаю это чувство – так мое тело реагирует на несправедливость, так рождается импульс – защищать.
Мне адреналиново радостно, как объединяются журналисты, как много единодушия и тепла, сколько поддержки и сил защищаться у нас поднялось. Насколько методы силы и устрашения стали слабы.
Как у человека, все детство бывшего виноватым и пристыженным, в процессе терапии ломается кнопка вины, триггерит, невозможным становится больше терпеть манипуляции, так будто и у нас, как целого, нет больше сил терпеть, нет и желания – будто накопилось зрелости и осознаний, и не развидеть увиденное. Я очень в нас верю всех – живых, настоящих, стоящих на правде, нам главное не остановиться сейчас. Не обрадоваться домашнему аресту – будто это победа, а все еще помнить – что под арестом сидит оболганный, невиновный человек, а те, что сделали это, все еще правят.

Чернобыль. Невозможно не посмотреть. И чувство, не оставляющее меня с самого начала, жгучее и липкое, – почему, ну почему же сериал сняли не мы? Почему люди со стороны говорят нам правду о нас в глаза? (С Мэрилин Мюррей похожее чувство, когда американка рассказывает нам базовые травмы страны, баги менталитета и выдержки из архивов, нам, русским, открывая глаза). Будто это два разных совершенно процесса – если бы такие фильмы снимали мы – это был бы процесс исцеления, осознания, ассимиляции опыта, проживания и присвоения его. А покуда мы смотрим снятое нам – это как шоковая терапия стыдом, сдирающая слои защитных масок – вытеснения, отрицания, обесценивания… И от этого горько.
Радостно, сколько людей смотрит это и чувствами проживает идею того, что происходило и происходит в нашей стране, это тоже дает надежду.
То же чувство надежды и радости дает книга “Зулейха открывает глаза” Гузель Яхиной – не сама по себе, а тем, какой резонанс она получила, сколько громкой она стала. И еще – как прекрасно написана она, и это уже про восторг, как и при чтении Толстого.

И все это вместе рождает сейчас чувство сопричастности, принадлежности, и точно не прежнее желание – “валить отсюда”. Это чувство и гордости и стыда, ужаса и надежды, и главное – сострадания и любви. И желания не бросать. Любить. Любоваться. Верить, как веришь в себя, травмированную, оглушенную, но лелеющую теплящийся камертон на жизнь внутри, не гнобящую себя за слабость, а остающуюся на своей стороне.
На стороне своей родины.