О человеколюбии и вечных играх

Из чего рождается отношение к планете людей? Я много думаю про это в последнее время, и пришла к неутешительному. В себе, прежде всего.
Есть три типа позиционирования себя в контакте с Другим и с миром: жертва, тиран и спасатель, в эти игры мы играем, этим способом стараемся быть любимы и ощущать свое право на место в мире, и, видимо, через этот же треугольник проходим, ощущая свою любовь к людям.

Как это выглядит у жертвы?
Жертва любит людей из-под палки. Это такая стратегия хорошей девочки, ведь мама сказала, что людей надо любить. А если их не любить, или о чувствах твоих недобрых кто прознает, то тебя накажет сам Бог. Так что жертва и сама о своих недобрых чувствах не знает, это же так стыдно, тссс! – не суди, да не судим будешь! Любовь исстыженная, жгучая, будто из катарсиса рожденная, катарсис рыданий очищающих, в которых привязанность возвращаешь, только будучи хорошей. Чувство связи с мамой, которая любит тебя только доброй, как прототип чувства связи с миром и планетой людей, а иначе от тебя просто отвернутся, отвергнут. Любовь из страха, невыверенная, неосознанная, не выбранная по воле своей, потому что воли у жертвы нет. Она всегда – якобы продукт якобы обстоятельств, интроектов и опасений с отговорками.
Нелюбовь к людям у жертвы выглядит так: Конечно, никому в этом мире доверять нельзя. Люди все сволочи, каждый думает только о себе (читай: ах, а обо мне они думать не хотят, и позаботиться тоже не хотят!). На этой вашей планете людей заморозиться можно и сгинуть, никто и руки не подаст, и не заметит.

Со спасателем все очень просто.
Только любовь к людям и позволяет ему любить себя. Если этой конструкции не будет, он лишается в своих глазах права на существование, которое настолько небезусловно, что заслуживать его надо каждый день – помощью другим, замоотверженностью, служением, откровенным перегибом – все другому, себе по остаточному.
Плюс тут очень вкусная роль Иисуса – жертвенной любви к человечеству. Я вам последнюю нитку отдам, а вы будете мне петь дифирамбы какой я святой, может быть я только тогда, когда мне будут орать во все уши о моей хорошести, допущу хоть миллиграмм этого тепла к себе в свою душу. Гордыня в двух формах: кто я такой, тварь дрожащая, мне ничего не надо, вот – им – надо, и одновременно умывание этой своей хорошестью, где правды нет ни в том, ни в другом. И любви тоже нет. (У спасателя, не у Иисуса, конечно. Иисус тут – только как способ приобщиться к его модели и надеть сияющую корону раба человечества)

Не суди и не судим будешь – у спасателей тоже есть, но дело тут не в отсыле к силам обстоятельств, а в том, что спасателю чрезвычайно важно опираться на то, что другой не без грех, тогда, авось, и в него камень никогда не попадет. Чем больше он защищает других, тем больше он пытается отмыть себя в том, в чем отчаянно не может принять себя – просто так, безусловно, безотносительно того, что и у других так, и “все так делают”.

Не любят спасатели людей – в тени. Это некое презренное, снисходительное к ним отношение – слабым-то и неведающим, что творят, помогать надо, чего уж тут.

Тираны.
Хитроупакованная любовь. Любовь здравомыслящего, с корнями фашизма. Я буду любить только того, кто этого заслуживает. Помогать только тому, кому посчитаю, что нужна помощь на самом деле. А кто может справиться сам и только прикидывается, нет, не дождется. Вторую щеку точно подставлять нельзя, когда бьют. Так что, если меня ударят, я отвечу тоже, вдвойне, за себя, и за того парня. Людишки – мы все с вами, это такие животные, в сущности, управляют нами инстинкты да интроекты, эдакое стадо. Любовь здесь может быть в форме некой терпимости ко всем человеческим проявлениям – в виде глупости, слабости, невнимательности, манипуляций и обмана. Потому что тиран не дурак, он все проконтролирует, и не только с собой так не даст обойтись, но еще и себе на пользу все вышеуказанное обернет. Самая неуязвимая позиция. Потому что открыться перед людьми… боже, да что я несу вообще – какое открыться?
Нелюбовь тирана примитивна: “никого не жалко, никого: ни тебя, ни меня, ни его”.

Я везде побывала. Точки входа в эти роли знаю, обнаружила. Точки выхода – знаю только как перетекание из одной позиции в другую (конечно).
Но сейчас меня интересует, а где вообще есть эта точка внутри – любви к людям, – из зрелости? Из равновесной, неискаженной позиции, любовь из любви, а не из боли и страха?

У меня состоялся недавно диалог:
– … (вся рассказанная выше теория) Вот скажи, а ты любишь людей?
– Я? Нет. Я люблю конкретных людей. Я люблю тех людей, которых люблю, и не люблю тех, которых не люблю.
– О как! То есть это как “смотря каких”, да? Без абстракции?
– Ну, конечно. Любовь к людям – это же типичный интроект. Как любовь к детям. Вот я , например, далеко не всех детей люблю, хотя в обществе это осуждаемо.
– О дааа. Знакомо! Это категории “любовь к людям, детям и животным”. Если у тебя чего-то такого нет, то все, ты конченый человек, злыдень и с тобой дружить нельзя.
И про детей понятно, мне тоже было большим облегчением понять, что дети – это люди, они могут быть тебе в разной степень симпатичны и нет.
Но все-таки! Вот есть же еще такие фразы “Я люблю мужчин”, например. М? Ты любишь мужчин?
– Хе-хе. Смотря какииих…
– Так. А вот “Я не люблю женщин”. Вот если такое говорит женщина, как ты думаешь… это не является формой аутоагрессии?
– Да, пожалуй.
– И как тогда быть с “я не люблю людей” – ведь это что-то базовое, получается, в настройках сломалось. Ведь ты же человек.
– …
– И тогда я мучаюсь. Что-то случилось с моей любовью к планете людей. Будто она как снежинка, затерялась на земле, запачкалась, а не то и растаяла. Не понимаю я. Могу точно сказать, что мне больно, когда я это говорю. Но сказать обратное тоже не могу. У меня все время чувство, что либо лыжи не едут, либо… И одиноко очень.

Пока я пришла вот к чему. Как если бы был такой диалог в моей душе:
– Ты любишь людей?
– Нет.
– А человека?
– Да, а человека люблю.

#okean_v_butylke (с)
#планета_людей
Записки из бункера личностного кризиса 🙂