о виноватости

Я мастер чувства вины. Я прожила ее с самого рождения, взяв на себя столько чужой отвественности, что корона моя на голове тяжела и согнула мою спину. Вина – это тщеславие, поскольку ты мнишь, что несешь большую отвественность, чем на самом деле у тебя есть.
Манипуляции… Как много хищников вокруг, чувствующих в тебе жертву. Хищники, – это те, кто чувствуя в себе Вину, стараются побыстрее завиновать другого, питающиеся твоей виной, что-то важное проживая для себя. Это как дети, которых много строят, а они, оставаясь с более младшими, когда взрослые не видят, начинают деспотично строить их, отыгрываясь.
Манипуляции бывают такими разными. Иногда жесткий тиран, вгоняющий тебя в клетку вины, сидит заплаканным ребенком, аппелирует понятиями морали и нравственности, взявает к твоей совести и хорошести, о боже… как тонко теперь я чувствую это насилие над тобой. Вымогание пределенного твоего поведения, неприятия тебя. Вымогания ласки и внимания, которые я с радостью могу дать просто так, и ни за что – через насилие слезами и виновачением.
В меня будто встроили внутренний радар, с которым я сверяясь в ситуациях, когда на меня давят упреками. Я смотрю на свои истинные мотивации, на то, в какой реальности была я, и что я видела в действительности, а что нет, что важно – что я могла увидеть, а что нет, могла ли я догадаться или нет. На то, где границы моей ответственности, и в ее ли зоне то, в чем меня обвиняют. Вина – настоящая, простая, человеческая, там – где ты понимаешь, что это было на тебе,  в твоих возможностях и в сфере твоей ответственности, но ты не сделал этого. Это вина. Которую можно признать. Попросить прощения. Быть может, что-то изменить.
А есть Вина, которая глобальная, которая окутывают сердце тьмой, и чувствуешь себя черной и недостойной, неумеющей любить, нечеловеком. Ее невозможно искупить, долговая яма бездонна, она обрубает разрешение жить и радоваться.
Я так рада, что наконец на практике проживаю ситуации, в которых точно знаю, раньше въехала бы в небытие, а сейчас ровно, даже находясь в тягостной атмосфере, остаюсь в собственной устойчивости, чистоте, ясности, честности с собой и с другим. Это умение смотреть в глаза и говорить – “Я знаю, тебе больно. И это связано с моей фигурой. Но я не виновата”.
Это так важно для меня, будто я говорю это мертвому Сереже. Прежде всего. И своей маме там, в детстве.