Изоляция или близость как реакция на травму

Когда нам сильно больно, есть два вида влияния этого на нашу связь с планетой людей: изоляция или близость. Первое – из травмы, второе – из любви.

Изоляция появляется как следствие стыда, рождающегося от случившейся со мной душевной раны. Совершенно нерациональное ощущение, но сильное настолько, что мышление становится узко коридорным, о том – что такое ужасное случилось только со мной. Какая-то ожоговость, самопрокаженность от травмы. Это действительно очень похоже на стыд и уникальность – и звучит примерно так: все люди как люди, а я как хрен на блюде; у всех все нормально и по-человечески, а у меня как всегда через жопу.
В травме кажется, что только от меня могли уйти, только меня отвергают. Только меня бьют, только у меня умирает ребенок, только меня изнасиловали. Только меня прокесарили. Только меня предали. Только со мной случилось такое горе. И будто бы горе это делает меня плохой, будто это отметина – проявленность моей плохости, и теперь всем видно, кто я такая – раз такое со мной случилось. Удивительно тонкий и очень глобальный, и невероятно опасный внутренний фашизм. Еще одна его форма.
Из которой рождается отгораживание, стена между мной – и миром людей, я – изолируюсь.
В изоляции кажется, что у всех все хорошо и прекрасно, и ни в коем случае никого нельзя грузить своим горем, дабы не омрачать, не травмировать другого и … не лишать себя хотя бы надежды на последующий контакт в будущем, когда я снова стану в себе, нормальная, не плачущая – в общем, социально приемлемая, в ресурсе и способная наполнять других. Пока ты в минусе, пока пуста – к людям идти нельзя.
В горе по принципу изоляции кажется, что тебя совершенно невозможно понять, если ты не в этом; сытый пешему не конный; если и был, то как-то иначе и без моих нюансов, хрупкость и узвимость к непониманию столь высока, что безопаснее не делиться.
Когда ты ранен – ты уязвлен. Другой может узнать о тебе, что тебя, оказывается, можно бить, что тебя, оказывается, можно предавать и тебя можно отвергать. Этим знанием нелегко поделиться с другим… вдруг – это будто разрешение?
В изоляции кажется, что плохое случилось – из-за чего-то; что это наказание, и что у этого есть твоя невидимая вина. Провинность, и тем хуже ты, что ты это о себе даже не видишь. Все видят, а ты нет.
Изоляция как продление травмы. Изоляция от планеты людей как травматичная реакция на травму.
Сердце в ней ожесточается, потому что переносить это все приходится самому, а вследствие ожесточения – становишься менее эмпатичным, способным к состраданию и теплу.

Откуда берется изоляция?
Мне видится, что это про нарушенную привязанность с планетой людей, и, может быть, еще с Богом.
Как малыш, чья привязанность с мамой искажена, в плаче – отталкивает ее, убегает в другую комнату и запрещает на себя такого смотреть, так и мы в травме по принципу изоляции – отворачиваемся от любящих рук мира, и стыдимся быть увиденными в этом.
Конечно, восприятие “всех людей”, мира – это проекция той близости или ее отсутствия, что была у нас в главной привязанности в детстве.
Но мир не мама, в миллионный раз пишу и говорю я, и очень важно однажды поверить, что наша планета людей – про любовь – как главное связующе-образующее вещество.

Второй вид проживания травмы – через близость с планетой людей.
В ней травма рождает не ожог, но водопад, высвобождение – а не зажим; сопричастность со всем человечеством, миром, с его калейдоскопом переживаний, в которых сейчас и ты; в единении этом – есть глубокое внутреннее знание, что вот это страдание – про миллиарды судеб до тебя и после тебя.
Вместо черты разделяющей – здесь круг объединяющий, это делает тебя способным – понимать изнутри, рождает “и я там была”, это клановый круг, только кланом является все человечество.
Это размягчает сердце, делая тебя смиренным, познавшим, сострадающим и глубоко эмпатичным человеком на планете людей.
В разделенности с людьми своего горя – узнаешь, что не тебя одного предавали, не от тебя одной уходили, есть много раненных и ударенных, есть много переживших насилие, они вокруг тебя – и – они пережили. Это – маяки. Это опоры и векторы, это надежда на спасение, что и ты однажды тоже заживешь, ведь ты сейчас пока весь – рана, и цель твоя – сбалансировать между умиранием и выживанием. А они – выжили и зажили.
Это – высвобождение из пут фашизма, лишение уникальности случившегося с тобой, будто в переживании этого в близости с миром – горе твое не концентрируется и пронзает тебя изнутри, а разливается и разбавляется, будто твоя вина – очевидно становится мнимой, и даже если это наказание – то не уникальное за самый страшный грех – так бывает и у других.
Идея наказания – как следствие карательной парадигмы о Боге, а это – как выросшая из споковского воспитания проекция, способ регуляции поведения ребенка через манипулирование любовью и угрозами, и да – наказаниями. Но у мира нет манипуляций, нет педагогики, и такого злого воспитания. Жизнь – про опыт и мудрость из него, нейтрально-любовное уравновешивание.
Мы сами выбираем – за что или для чего, и если первое – обесточивает и унижает, то второе – возвращает силы и не обесценивает ни тебя, ни твою жизнь. Для чего – про смыслы и любовь, про наполнение и жизнь.
В уникальности своего горя и изоляции еще и много гордыни – которая всегда сестра вины и плохости; переживание сопричастности своей истории в океане подобных историй – дарует смирение и облегчение.
Это может быть совершенно удивительное открытие, что по сути все люди – люди. Что каждый из нас сталкивался с чем-то подобным, что если посмотреть в корень того, что ты переживаешь, этот корень найдется у абсолютно любого человека. Абсолютно. Любого.
“Так бывает, – говорит мама-планета людей, – и у меня так было.
– Да, но ты же вон какая большая и мудрая, мам! Неужели и с тобой такое случается?
– Да, мой хороший, и со мной такое время от времени случается. И это не делает ни меня, ни тебя – меньше и не маркирует тебя как глупого. Наоборот – каждая рана – это предложение войти во врата мудрости”
И планета людей – качает тебя на своих руках, дует легонько на рану, и обеспечивает тебе самый оптимальный “больничный режим”.
Только парадигма изоляции мешает нам видеть это. Лишает нас благодарности.
Это ужасно трудно – прийти к планете людей, а не закрыться. Особенно – если душу гложет обида за удар. За что? Но что если разделять одного-конкретного человека от всех остальных с планеты, таких разных-разных?
Что если отделять один период своей жизни – от всей остальной – многовариативной?
Одно из самого важного в боли – не ожесточиться. Ожесточение обозначает, что победило зло. Что рана как дыра поглотила тебя. И только слезами и близостью, вымывая и согревая, можно пропустить ее через себя – как однажды тело пропускает … ребенка, то – что делает нас раз и навсегда иными, то, что как и ребенок становится нашим учителем, взрослит, и встречает с правдой о себе, и то – что является проявлением новой жизни.

 

Нет комментариев

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.