Кислородную маску сначала на ребёнка

Две фразы, затертые уже невероятно, вызывают у меня легкое раздражение и тревогу. Мне хотелось бы об этом поговорить.

• «Сначала надень кислородную маску на себя, потом на ребенка»
• И «Что бы мы ни делали, наши дети все равно будут ходить к терапевту»

Я вижу такую хронику материнства в последние лет пятнадцать. Выхвачу с середины и скажу «сначала», не серчайте и не придирайтесь.

Сначала, в советское время, наших родителей и нас, растили как прийдется. Там материнство по определению было хорошим, никакой самокритики. Если удалось ребенка накормить и одеть, все, ко мне никаких претензий. А чувства-там какие-то, ласка, забота и похвала, — ой, это дело десятое. Потом повырастали мы, депривированные как раз по здоровой, питающей и безусловной привязанности, и кинулись растить «не как нас», превозмогая обиды на матерей, выискивая по крупицам свежие психологические знания о психике ребенка и его потребностях. Натянутые струны старания — исправить в своем ребенке свое голодное по любви детство.

И… наткнулись на тайную комнату, прям как у Синей Бороды, только в собственной материнской душе: где много боли, ран, всякого трудного — мешает принимать своего ребенка таким, какой он есть, любить его безусловно, хвалить, одобрять, разделять, поддерживать, даже не смотря на понимание всего этого нужного и правильного «головой».

Внутри обнаружилась пустота, отчаяние, раздражение, усталость, скука, горечь, отвращение, злость. Снаружи — это назвали все скопом выгоранием, не шибко разбираясь, а было ли там вообще — «загорание» когда. И маятник из перфекционизма и воспевания материнского усердия и осознанности качнулся в другую крайность. Что вы, мамочки, не перетрудитесь. Обязательно заботьтесь о себе! Главное, чтобы хорошо было маме, тогда и ребенок будет счастлив.

О, как обрадовалось внутри что-то голодное, и освобожденное от бремени вины, что не выдержало эту такую странную любовь, что глагол в материнстве.

Стало можно, модно и правильно — быть бережной к себе, ставить себя на первое место, это назначилось здоровым, а обратное — опасным выгоранием и депрессиями.

И… исказилось на мой взгляд до извращенности

Потому что трудно нам в материнстве совсем не оттого, как мы в нем где-то когда-то перетрудились, а оттого, что было с нами в детстве.

В норме как? Упала я в детстве, расшибла коленку. Подошла к маме, и она мне на нее подула, слезы утерла, по голове погладила, в макушку поцеловала, нежности шепнула, и я побежала в приприжку играть дальше с детьми, напитавшись любовью и знанием — лоханулась, ничего, вот тебе порция поддержки.

У нас могло быть иначе. Расшибла коленку — надевай юбку следующую неделю подлиннее, чтоб мама не дай бог не увидела, и — тут варианты: не наорала, что колготки те порвала, не наорала, что я ворон считаю и ноги у меня вместе с руками черти откуда растут, или не запричитала, заохала, и слегла с высоким давлением, а мамочку расстраивать нельзя, ведь она как пчелка трудится, пока козел-отец черти где шляется.

В общем, не получали мы опыта любви.

А вот эта схема — она матрицей ложится внутрь — нормой, не только о том, что нормально по отношению ко мне, но и о том, как нужно себя вести с детьми, матрицей такой. И вот когда у меня мой собственный ребенок разбивает коленку — из меня первым делом лезет эта схема автоматически. Если бы это была любовь — вот тогда нам и было бы «легко в материнстве».

А нам приходится сначала титаническим усилием отследить в себе изначальным порыв — заорать, наругать, отвергнуть — слова там как горох изнутри сыпется, импульсы сами поднимаются, вот остановить эту реку. И…повернуть вспять. Не только НЕ сделав дерьмо своему ребенку, но еще и сообразив, а как правильно-то, если я этого правильно отродясь сама на своей шкуре не испытывала и не видывала?

Все это требует зрелости и сил

Если за метафорические коленки, двойки, четверки, а не пятерки, чувства и проявления нас в основном отвергали или просто игнорировали — зрелости взяться не откуда. Зрелость берется от любви. И сила внутренняя тоже. И вот так у нас образуется эта самая тайная комната всяких теней и боли.

Наш внутренний ребенок невероятно голодный до этой любви, он конкурирует с внешним. Будто бы у вас — один ресурс на двоих. И тогда, чудесный совет про сначала маску на себя, а потом на ребенка, в ситуации, где в материнстве уже были сложности с потенцией, становятся ядом.

Потому что насыщая себя кислородом, которого никогда не было в достатке до, становишься наркоманом по попытке наполнить себя бережностью и заботой. Это в лучшем случае, история на пару десятков лет, за которые ребенок вырастет; в худшем и неосознанном — это бездонная дыра.

Такие слова — открытые врата поддержки материнского инфантилизма, где внутри матери мало матери, потому что ребенок матерью быть не может. Где до ребенка этой матери дело может не дойти никогда.

Да, так невсегда. И этот же принцип может работать, но там, где хватает устойчивости заметить, что ты _достаточно_ позаботилась о себе, теперь можно и об интересах ребенка задуматься, там обычно и нет такой проблемы. Потому что выгорание чаще всего — это «незагорание», где изначально сил на материнство было немного.

Поэтому я не люблю оправдывание этой логикой ранние отлучения от груди, поездки на море в гордом одиночестве отдохнуть от ребенка в возрасте, когда ребенок, мягко скажем, не готов к такой разлуке. Выход на работу, без необходимости этого, потому что я не могу целыми днями лепить куличики…

Я понимаю, я против шерсти сейчас гребу. Тенденция сейчас другая, освободительная. Но это не решение проблемы. Проблема найдена, о тени в материнстве говорят вслух, ура. Но решение ее в том, чтобы смотреть в тень, а не убегать от нее.

И вторая фраза, про беготню к терапевту, что бы мы ни делали, она тоже так нехило снимает чувство вины. Я заметила, что вина в материнстве стала стигматизироваться. То есть это то, что испытывать опасно, нельзя, «не про любовь к себе», поэтому от нее нужно избавиться любыми путями. И логика будто такая, что по определению если вина, то нужно сейчас просто поколдовать, сходить к терапевту на консультацию, и узнать, что вины-то и нет на самом деле. Логика именно такая.

Так вот, друзья

Нашим детям необязательно ходить к терапевту, когда вырастут, если мы будем поменьше косячить и не бояться чувствовать вину — как главный указатель, что мы делаем что-то не то. Или сделали что-то не то.
Просто нас так растили, что мы теперь вины боимся как огня, потому что она автоматически обозначает нелюбовь, отсутствие права и тд.

Как будто вина — это токсичное чувство. Но токсичным было то, как реагировали наши родители на нашу вину, а теперь мы сами на себя в связи с ней. Сама по себе вина — невинна 🙂

Она как любое чувство — просто помогает нам лучше осязать реальность. Как любое болезненное чувство — указывает, что в организме души — есть болезнь. И глушить ее обезболивающими можно, конечно, всю жизнь. Но от этого иммунитет в виде жизни и близости — сажается в ноль. С болью нужно разбираться, искать причины, искать способы лечения, искать способы подъема иммунитета — той самой витальности и близости с ребеноком.

Бывает так, что мы действительно виноваты. Это чертовски больно, кажется, что неизбывно больно. Материнство — это вообще больно, я не знаю ничего больнее, потому что и ничего более про любовь в человечестве я не знаю тоже.

Так что я предлагаю смотреть в вину. Учиться ее выдерживать как взрослые, выводить ее на язык любви, вставая и на сторону своего внутреннего ребенка, делающего всякую хрень в материнстве от недостачи, и на сторону своего ребенка внешнего, растя его — зрелым, а не только по годам в календаре, и себя вместе с ним — через любовь к нему. Получая новый опыт, выстраивая новые цепочки нейронных связей — а как это — когда про правду. Когда про заботу.

Когда про любовь.