“Мама, я дурак?”

Мы стояли у палатки с фруктами, я и четверо детей. В поле внимания я пыталась удержать воспроизведение из памяти списка того, что нужно купить, какого качества фрукты нам кладет продавщица, всплывающие каждые пять секунд вопросы и ответы на них всех детей, отбрыкивания от “купи еще вот это и это”, а в руках держала уже взятое, но не оплаченное пока, телефон, бумажные деньги с монетками и пытающегося слинять двухлетнего малыша. Именно в этот момент старший сын вставил в весь этот поток очередное “О, мама, смотри, семечки! сфотографируй семечки!”

– Не буду я фотографировать семечки, что я, дура что ли? Мне сейчас только что семечки осталось фотографировать!

И также под весь этот гомон продолжила преследовать цель: так, еще полкило вот этого винограда… да, в кукурузу соль нужна, ага… – и не заметила, как из руки старший (значит, свой) забрал телефон. Поток прервался резким бздынь не об ровненький асфальт, а какой рельефное подобие там, где не Москва. И такое это бздынь екающее в сердце было, что стало ясно: телефон разбит. Мда, только вчера я любовно думала, что этот телефончик – моя рабочая лошадка, и единственный “невинный”, ни разу не ремонтируемый за год. Ага, нате!

В общем, разбилось не только стекло. Вместе с ним внутри меня тоже что-то добилось. Потому что вернувшись из Карелии, я обнаружила в хлам разбитый планшет, не просто сеточка на экране, а сам экран. А перед поездкой что-то случилось с зарядкой ноута, и у меня не было ни . лишних денег на нее, ни времени ехать за ней. В общем, последний рабочий инструмент.

В такие моменты еще включается что-то вроде – что дети все и вся у меня отнимают, что я только и работаю, что на ремонт, а кто же подумает и позаботится обо мне… и по-нес-лась.

Сын выхватил меня из этого – даже не наругавшего его, а просто сразу сникшую, потухшую и замолкшую – вопросом:
– Мама, я дурак, да?
– Нет, сын. Не дурак. Балда.

Но вопрос меня мгновенно зацепил, хоть я и была эмоционально еще в другом.

Минутами тридцатью позже купались с ним в море. Люблю заплывы с каждым из сыновей, потому что это возможность для очень неожиданных тем и душевного разговора.
– Ребенок, послушай. Такое могло случиться абсолютно с каждым.
– ?
– Все люди разбивают телефоны. Взрослые, подростки, дети – неважно. Глупые, умные, аккуратные и не очень. Телефоны из рук – выскальзывают. Ты не виноват.

Мне кажется, я даже в воде – не видя его тела, почувствовала, как его попустило.

Понимаете же, да, что стоит за этим вопросом “Я дурак, да?” За ним стоит стыд, стыд от поступка, но разливающийся горящими языками пламени по самоидентичности. Не поступок глупый, а я глупый. “Из-за меня это произошло” приравнивается к “Только со мной могло такое произойти”, а уже это как следствие говорит о том, каков я. Из всех чувств, испытываемых детьми, самым опасным, самым токсичным, самым жизненно опасным, я считаю стыд. Именно от стыда люди не решаются выбирать. Не решаются хотеть. Не решаются говорить и быть в близости с другими. Лишаются любви и чувства безопасности. И именно он – порождение внутреннего фашизма и латентного суицида внутри.

Но именно стыд столетиями считается самым лучшим способом управления детьми и их воспитания.

В то время как здоровый психически человек и так осознает, что то, что он сделал неприемлемо.

Совершенно необязательно манипулировать виной, чтобы человек ощущал ответственность за поступок и сожаление. Только в первом случае – между вами вырастает стена, и внутри него тоже происходит отгораживание от самого себя – самоотвержение, а во втором – вы остаетесь в близости. С ним. Он с собой. И вы с собой как мать.
Поэтому я добавила:

– Но вот то, что ты забрал телефон, несмотря на то, что я не разрешила, – это не с каждым человеком бывает. И это уже твоя ответственность, и твой поступок, приведший по случайности к неприятному следствию.

Этому смешению чувств – а вернее, как раз размежеванию и одновременному испытыванию – я училась с трудом, выкорчевывая зерна правды и ясности, будучи уже взрослой тетечкой.

Отличать вину от ответственность. Тотальность от частного. Случайность от закономерности. Ответственность от стыда. Училась не делать: или виновата, и ответственна, и тогда горишь на собственном костре самоуничтожения и самонаказания – причем все тотальное, абсолютное “самое” и “никогда” – или впадание в другую крайность: не виновата вовсе, и стыда нет, и ответственности тоже нет. И тогда отмахиваясь и заглушая что-то внутри пробуешь лететь легким перышком – главное, не оглядываться. Не так ли живет большинство взрослых?

Выдерживание ответственности – необходимо. И это возможно без испепеления стыдом и придавливания бетонной плитой вины.

_________________

И пост скриптум.

Вы понимаете ведь, да, что он мог и не задать этот свой главный вопрос?

Что сам этот вопрос говорит о его контакте с собой. Ведь он смог выловить и осознать подкатывающую тотальную плохость. А ведь без этого контакта, чувство плохости приходит как ядовитый зверь в дом души – без дверей и охраны на входе, поселяется там хозяином и начинает руководить… жизнью – поступками, выборами человека…

И второе: что этот вопрос и про его контакт со мной. Про способность быть уязвимым. Ведь факт вопроса подразумевал, что я могу ответить “Да, дурак” – и он остался бы голым передо мной и раненным.

Но еще этот вопрос о том, что я сама не сказала ему этого на факт разбитого телефона, конечно. “Бестолочь! Ничего тебе в руки дать нельзя! все от твоей непослушности! самоуверенности! смотри к чему твоя уверенность – привела!”…

Мой курс “Солнечное материнство”  – это попытка передать мой камертон на способность быть счастливым и гармоничным, здоровым и цельным ребенком, а затем взрослым – как я это вижу и знаю.