Почему обвиняют жертву?

Интересно, что жертву обвиняют отнюдь не насильники, а спасатели. Только спасают они почему-то насильника.

Почему?

Сегодня все утро читала посты по мотивам случившегося в МГУ.

Краткое содержание, для тех, кто не в курсе. Речь идет о домогательствах и интимных отношениях между преподавателями филологического факультета МГУ, о публичном признании одного из них и добровольном увольнении.

И вот я читала посты преподавателей с этого факультета и главное — комментарии под ними, по сути не случившийся в организованной форме, но сложившийся стихийно в онлайне — диалог между администрацией, преподавателями и студентами

А этой зимой я проходила подобное, объединившись с группой «инициативных родителей», как нас назвали, в желании произнести вслух и прекратить физическое насилие над детьми в нашей частной школе.

И вот что удивительно, я целый день об этом думаю. Реакция стороны, к которой обращаются за защитой, — к людям, управляющим организацией, к администрации, к коллегии, потрясающе одинакова.

Из чего она состоит? И главное, вопрос, который мучает меня давно, в чем причины такой логики? Что за механизмы стоят у людей, обвиняющих жертву и защищающих насилие?

В этом тексте я размышляю над этим.

«Вы это придумали». Ну то есть это самая первая реакция, она включает в себя и «А где доказательства?», и «Назовите имена, даты, факты»

Это самое простое и понятное. Когда психике неудобно сталкиваться с разрушающей ее картину мира фактом, она старается защитить свой мир. Примитивный способ — отрицание. Вытеснение. Делаем вид, что этого нет. Ибо какой геморрой начнется, если признать правду, и это ой как страшно.

Что же до ответа на их главный вопрос, то в ситуациях насилия чертовски сложно привести доказательства, потому что обычно зло происходит из-под полы, между, невзначай, такое фиг зафиксируешь. И люди, дети, столкнувшиеся с этим, очень боятся огласки. Боятся злости на них больших взрослых. Вот этого «вы это придумали».

Я вспоминаю, как в детстве мама лупила меня за вранье и поступки, которые я не совершала, но она «по глазам видела», что я вру. И мое абсолютное бессилие доказать. И главное, в какой-то момент крыша начинала ехать, и я думала: но она же взрослая, мама, ей-то виднее. Может, я и я вправду вру? Можете себе такое представить?

Плюс, конечно, страх последствий. Последствия — это же ответственность за это, и это страшно. Вдруг его уволят? Вдруг меня выгонят из универа-из школы? Вдруг завалят на экзаменах? Как я смогу смотреть в глаза этому учителю? Вдруг школу закроют?

Тоже помню, как боялась рассказать о домогательствах свекра моей учительницы и маминой подруги по совместительству, потому что как же так, вдруг моя учительница разведется с мужем?

«Это не может быть правдой, потому что N – замечательный, удивительный, прекрасный педагог с столетним стажем»

Помните, в недавнем тексте о насилии в отношениях я писала о детском сознании и невозможности соединить два разных проявления родителя в одну фигуру?

Вот тут, кажется, действует похожий инфантильный механизм. Недостача в умении смешивать чувства.

Человек может быть прекраснейшим педагогом. И педофилом, например. Вот Чикатило, он же вообще был примерный семьянин и чудесный учитель в школе. То, что человек в чем-то талантлив, вообще не исключает у него теневых сторон. Это же не белое и черное. Мы же о людях говорим.

И то, что он в чем-то хорош, вообще не перечеркивает то плохое, что он делает. Это так бывает в жизни, что мы себя утешаем каким-нибудь «зато», и типа добро сильнее зла, и надо стараться видеть больше хорошего. Но в ситуациях насилия нужно сделать обратную вещь. Это правда трудно.

Правда трудно намерено видеть в человеке зло. Особенно в друге, в коллеге, в ком-то близком. Переставать оправдывать, понимать, входить в положение, опираться на хорошее. Надо увидеть правду.

«Им это зачем-то выгодно»

Студенток сейчас обвиняют и в поддержке конкурентного вуза, и в каком-то тайном замысле накануне реформ, нас обвиняли в том, что мы мстим, за каждой участницей с подписью числилась история, которая, конечно же, якобы становилась нашим главным мотивом. Хотя в моем случае это было скорее дополнительным топливом, ситуация, в которой конкретные люди уже проявили себя некрасиво, с гнильцой, и это скорее добавляло ресурса не развидеть вскрывшееся.

Обвиняют в желании хайпа, в моде темы абьюза, насилия и тд. Что же, это и вправду тренд: общий набирающий силу процесс взросления коллективного сознания.

Почему эта логика включается? Думаю, что защищающаяся от разрушения своей картины мира психика пытается обосновать уже очевидно происходящее, вписать в эту картину так, чтоб она не порушилась.

«Предатели, выносите сор из избы»

О да, это логика насильника.

Это как раз и есть косвенное свидетельство, что у покрывающей стороны есть внутри та часть, которая прикасается к правде. И ей, этой части, стыдно. Поэтому очень важно, чтобы никто другой не узнал о происходящем, чтобы не было огласки.

В этом пункте прям больше всего праведных слов о том, какие нехорошие редиски те, что посмели озвучить проблему вслух и призвать к ответу. Это называется предательством «нашей школы как семьи», нашего университета как alma-mater.

В то время как как раз попытка прояснить, вскрыть гнойник, прекратить разрушающее систему изнутри, и есть НЕпредательство, и даже радение об этой системе. Вообще-то именно это про любовь, про попытку сделать действительно лучше.

Один из самых простых, доступных и ярких признаков того, что в любой системе творится что-то неладное, — это ее закрытость. Страх включения света, огласки. Обсуждения вслух чего бы то ни было.

В этот же пункт добавлю про конфликтность как свойство очень плохих и неуравновешенных людей. То есть сам факт того, что «вы тут что-то устроили на ровном месте, нервы трепете». Всегда же нужно жить в мире и согласии.

Ну и еще два фактора.

Шантаж

Это обычно последний аргумент в попытке остановить наконец-то поднявшую голову жертву. Как раз встреча с тем, из-за чего жертва годами боялась воспротивиться и высказать свое негодование и гнев.

Угрозы убрать из учреждения нерадивых. Угрозы использовать и твои слабые стороны, косяки против тебя. Угрозы даже на уровне клеветы, что полный мрак, конечно.

Это та точка, в которой насилие, прикрываемое до этого слоями сахарной пудры социального глянца, наконец-то показывает лицо.

Гнобление другими родителями

И вот этот пункт, в самое сердце.

Когда большая группа родителей, в том числе родителей, чьи дети тоже были жертвами, встают против этой маленькой отважной инициативной группы за правду, и начинают их гнобить количеством.

Что вы делаете, говорят они? Нас все устраивает. Чудесная школа, прекрасный вуз, из-за вас — наши дети пострадают, у них не будет чудесного учителя.

Апофеоз, фраза, которую мне сказала вот такая фанатичная мама-пескарь по Салтыкову-Щедрину: «Ой, подумаешь травма у ваших детей! Ну сходят к терапевту, когда вырастут. У всех травмы, этого не избежать. Не в тепличных же условиях растить!»

Вот это самое интересное для меня. Наверняка социологи что-то знают про этот механизм. Что это? Страх изменений внутри устойчивой системы и попытка сохранить ее стабильность любой ценой? Тот факт, что все эти реакции возникают у людей независимо от места и времени, в разных ситуациях, укрепляет во мне понимание, что это все действительно — защитные механизмы.

Мне важно понять таких людей, ведь я вижу, как искренне они обижаются за своего любимого коллегу, за свое любимое место работы, как до глубины души негодуют, как плачут, прикладывают руку к груди, когда говорят, и действительно верят, что зло — это жертва.

То есть это же все не коварные уловки манипуляторов, это какие-то очень естественно возникающие защитные реакции на то и тех, кто пытается пошатнуть безопасность их мира.

И в каком-то месте моей души мне их даже жалко. Мы пользуемся защитами тогда, когда у нас нет ресурсов, внутренних сил встречаться с правдой, и действовать исходя из нее.

Мужество связано с силами внутри.

Вот что интересно: и в нашей ситуации сам учитель уволился сам, и на филфаке преподаватель сразу ушел.

Эта вся реакция, что я описываю, она именно от третьего лица. То есть есть жертва, есть тиран (если говорить по треугольнику Карпмана), а есть третья сторона — спасатели — родители, ученики, коллеги, администрация. И они защищают тирана по тому лишь будто бы признаку, что в текущей ситуации жертва проявляет агрессию. И все, это как маркер: агрессия — значит зло, значит надо защищать того, на кого она направлена.

И тогда мы упираемся в более глубокую проблему нашего общества. В культуру хороших мальчиков и девочек, стерильного поведения, где злость приравнивается ко злу. В то время как истинное зло чаще всего делается с нормальным лицом, или даже с улыбкой, за исключением случаев, где речь идет об аффекте.

А вот злость — реакция защиты от зла, а не само зло. Это энергия витальности, из глубины, направленная на жизнь и сохранение или исцеление. Злость — это реакция на зло.

Спасатели же эти действуют будто из выученной в детстве реакции, когда ты злился, а мама тебе говорила: «плохой мальчик, плохая девочка, с тобой так никто водиться не будет, ай-я-яй».

Нападают — защищай. А почему нападают — это ж зачем выяснять, для этого нужно больше зрелости внутри. Не реактивности, а анализа.

А еще эти вспыхивающие пожары — в 57ой школе, в МГУ, в нашей школе, для меня добрые вестники. И я как психотерапевт, очень радуюсь. Значит, не зря все часы терапии, не зря столько слез и душевного труда проходит каждый из нас. Потихонечку исцеляющие осознавания и проживания переливаются через край, за границы кабинетов психологов — в реальную жизнь, не только локально, внутри собственной жизни, но и промывают гниль внутри системы, выводят на поверхность, очищают. Наши слезы — как вода новой жизни, именно они — дают нам ресурс быть мужественными, встречаться с правдой и менять.

И я очень надеюсь, что нашим детям достанется мир умытый и радужный.