Сепарация от матери и процесс взросления

Процесс взросления и сепарации от матери я в какой-то момент жизни сравнила все с теми же стадиями проживания потери, которые обычно приписывают к работе горя, однако, как показывает мой личный и профессиональный опыт, очевидно имеют свою актуальность во всех вариантах потери в принципе. И как уж тогда не быть им в главной “потере” – утрате идеального образа матери, утрате мечты об идеальном детстве, через которую проходит так или иначе каждый из нас.

Я емко изложу эти стадии, чтобы было лучше понятно то, что я хочу рассказать дальше. Подробную раскладку по стадиям, а также как переходить с одной на другую, не буксуя в них годами и не застревая в травмах развития, с техниками самопсихотерапии по проживанию чувств – я даю на своём онлайн-курсе “Чувства к матери”.

Итак, 1ая стадия – отрицание. Это когда я ещё молод, а мама у меня самая лучшая, или по крайней мере как все, что смогла, то и дала, не мне судить.

Стадия, на которой нет никакого критического осмысления, что было в моем детстве травмирующего, чего не должно было быть, и чего, наоборот, не было, в то время, как для здорового формирования личности совершенно точно должно было быть. И главное, это стадия отрицания по сути и собственных чувств по этому поводу. Я полностью в матрице от слова мать. Все, что было мне преподнесено вербально и событийно как норма, я так и считаю нормой.

2ая стадия наступает с приобретением жизненного опыта, в ходе которого начинают обнаруживаться собственные ценности и фонить искаженное в детстве. Строю ли я свою семью, и тогда до меня доходит, а какой же на самом деле она должна быть. Появляются ли у меня дети, и я задумываюсь, так что же такое любовь, поддержка, эмоциональная безопасность и стабильность. И вот тут оно случается. Обнаружение потери той матери, которой не было, в которой так нуждаешься, когда видишь свои пробелы и пустоты, дыры и шрамы. И поднимается обида. Разочарование. Много боли, пока ещё невыносимой боли. Ее так невозможно вынести в себе, что важно повесить на. Конечно же, на маму. Это стадия гнева.

Есть ещё один ее вариант, но он скорее про застревание. Когда гнев настолько опасен и привычен для внутреннего ребёнка, что я не допускаю его переживания к маме, а поскольку он все равно есть, тогда я направляю его на себя. Гнев на себя, аутоагрессия – чувство вины. Это я недостаточно благодарный ребёнок, что ещё чем-то недоволен в своих родителях. Сейчас, я поработаю над собой, справлюсь, и снова буду чтить и уважать. Это я недостаточно ответственный, послушный, успешный, пригожий, поэтому у нас были или есть или были и есть такие ужасные отношения, в которых мне плохо и одиноко. По сути сценарий вины – это некая помесь отрицания с гневом.

Третья стадия – торга – прекрасна изобилием вариантов самообмана. До чего же наша психика щедра в попытке скомпенсировать боль, по-прежнему непереносимую, иначе бы можно было обойтись без этих наворотов. Тут и хождения на тренинги про как принять родителей ?, минуя адекватную и здоровую стадию непринятия, то есть гнева, совершенно необходимого для собственного исцеления от детских травм; тут и религиозно и псевдодуховные надстройки про почитай мать и отца своих, про понять и простить; попытки простить через спихивание в себя объяснений, почему с тобой поступали именно так, а не иначе ( что совершенно не помогает горечи кого-то плачущего внутри тебя, ведь он ребёнок, и ему до фонаря идея стать родителем собственному родителю); однако – тут и позиция, сначала заботились как могли обо мне, а теперь я буду заботиться как старший о своих внезапно заинфантилевших родителях, таким образом получая наконец вожделенные хорошие отношения, гордость тобой и признание; тут и попытки не говорить о плохом и запретном, скрывать и не поднимать конфликтные темы, врать, лишь бы внешне мы наконец-то якобы стали близки; расстановки, психологи, астрологи и гадалки – все идёт в ход, лишь бы каким-то новым собой повлиять на отношение к тебе другого человека, добиться с помощью условий – “безусловной” любви матери; лишь бы куда-то деть того старого (маленького) себя, что вдруг вылез и начал ныть от ран так невовремя и свербяще.

И наконец она, стадия тщетности. Хоть и не последняя, но уже куда более редко встречающаяся. Потому что именно на ней та боль по всему тому, какая мама неидеальная – любящая, тёплая, принимающая, заботливая, видящая меня, , наконец-то выносится. Боль выносится, а тебя “выносит”. Ты встречаешься с ней лицом к лицу, больше не зищащясь от неё гневом и торгом. Ты просто проживаешь потерю: голо, жестко, беззащитно, бескомпромиссно. Не было. И не будет никогда.

Это очень больно…

И это настолько интимно, настолько этот процесс происходит только между тобой и Богом, тобой и жизнью, что я не хочу и не буду здесь внедрять свои описательные слова.

Но после как после оглушительного шторма ночью, наступает тихое ясное утро. Только тогда. Приходит принятие. Я способен видеть – все, что со мной было в детстве не так, и при этом видеть свою мать. Закончилась эта адская борьба внутри: либо я вижу ее, но отворачиваюсь от себя; либо я вижу себя и отворачиваюсь от неё.

Я вижу нас четверых: себя маленького и раненного, ее маленькую и раненную, себя взрослого и таким какой я есть, и ее взрослую и такой какая она есть.

Отношения внешне могут быть разными: от не быть вовсе до настоящей близости. Но бомбить гарантированно перестаёт. И в любом случае наступает время честности внутри и мира.

Так вот ради чего я это все. Как когда-то со стадиями горя, добравшись до принятия я выдохнула, и только позже увидела, что принятие – это все ещё стадия, все ещё стадия – утраты, а есть состояние вне стадий, обратное, точнее новое возвращение в жизнь, жизнь после стадий в принципе, и это время обретения. Время обретения даров даже в том, что было потерей.

Оно наступает и здесь.

Я хочу поделиться личным, для примера и воодушевления.

Я шесть лет не разговаривала с мамой, и думала, что не буду никогда. Я приходила к выводу, что внутри моей матери, хоть она номинально и биологически таковой мне является, просто нет фигуры матери как психической структуры. Мне снилось и как я ее убиваю, и как хороню, и я прошла через все эти стадии, мучительно, длиною в годы, через ломку и слезы. И я вышла на стадию принятия. И стала сама залатывать свои дыры, быть самой себе мамой, а от неё больше ничего не ждать.

За эти годы я настолько привыкла считать своё детство ужасным и неслучившимся, что сила моего инсайта велика.

В связи с прохождением 3ей ступени метода Мюррей, мне нужно было посмотреть, сверяясь с рядом критериев, чего у меня не было в детстве, что могло создать психоэмоциональные дыры, и как я могу это компенсировать. И вот, к своему огромному удивлению, я обнаружила, что меня больше не тянет смотреть в это, там все выплакано, и многое залатано, а что ещё не, то точно уже известно как.

Но я примерила эти критерии на свою маму. И сердце мое наполнилось болью за неё и ее травмы. Безусловно, я сто раз это делала и раньше. Конечно, мне было очевидно с какого-то возраста, какова подоплека ее родительства из ее травмированного детства. Это все объясняло, но ничего не оправдывало. И это правильно. Если бы оно оправдывало, это была бы все ещё стадия торга. Это было бы все ещё или-или, в котором я бы видела маму и ее боль, но вытесняла бы свою, не давая себе возможность исцелиться.

К тому же, чувство жалости к ней для меня с детства выучено как опасное и разрушительное. Именно через жалость, сочувствие и эмпатию меня можно было эмоционально насиловать, паразитировать на моих чувствах и вампирить ее маленькому голодному ребёнку, превратившемуся в силу этого голода в хищника. Поэтому заподозрить в себе вновь сочувствие к ней мне было действительно тяжело. Пришлось будто бы даже внутри себя находить именно что тайную комнатку, внутри которой можно было в безопасности переживать уязвимость этого чувства без угрозы его искажения.

И именно оно в сочетании со всеми стадиями – включая тщетность и принятие, дали мне новое: увидеть не то, что она не сделала или сделала не так, а я ее мол тем не менее прощаю, а увидеть, что она сделала – тем не менее и вопреки – той данности, что была у неё.

Я увидела, какой путь эволюции в своём личном материнстве – способности в принципе быть матерью: любить, заботиться, – она прошла. Какая разница между моей бабушкой как матерью и мной как матерью, где мостик между этими реально крайностями – мама.

Чудо благодарности ей – как того, что приходит не _вместо_ всех стадий обиды и утраты идеальной матери, а _после_ этих процессов, заключалось в том, чтобы сравнивать мать не с идеалом, а с ее собственной матерью и отцом, сравнивать своё детство не с идеальным и здоровым, а с детством собственной матери. Это удивительно просто и невероятно трудно, и вовсе невозможно, если пытаешься это сделать до встречи со своей детской болью.

(И безусловно, как необходимо тем не менее сравнение с идеалом, то есть нормой здоровья, для осознания своих искажений, для внутреннего взросления и способности быть по-настоящему счастливым).

И вдруг, из этой благодарности, как из рога изобилия, полились дары. Я стала видеть, как даже из откровенных дыр и прорех, я умудрилась сотворить дары в своей жизни, как из крупиц здорового и потому, наверное, превратившихся на вес золота, проросло ценное во мне, и как через искажения пробивалось важное.

Расскажу немного историй.

В детстве я жила как на вулкане. Привычка не знать, что сегодня будет дома крик или драка или тотальный игнор, превратило меня не просто умеющую выживать и на долгое время только и делающую, что выживающую и вовсе не умеющую просто жить, но и адреналинозависимой. Не воспроизводить в своей жизни постоянный хардкор, кажется, я пока не умею. Но сейчас он больше не связан с травмами, но превратился в способность ставить себе все более высокие и смелые цели, идти к мечтам, умея обходиться со страхами, неизвестностью, балансированием. Это про умение бросать себе вызовы, живя очень ярко, раскрываясь жизни все больше.

Факт того, что мама всю жизнь жила в центре Москвы вкупе с преклонением перед престижем и достижениями в карьере, и ее нереализованностью в этом, но тем не менее тщеславием, превратились в прекрасную сублимацию – в виде того, что моя сестра, а потом и я по накатанной были отданы в одну из лучших гимназий Москвы в центре. И именно оттуда плюс позже из МГУ я сформировала вкус к образованию, высокую его планку и амбиции. Да, и там, и там местами это было про “мы тут такие интеллигенты, а все кто не – едва ли е дворники и отбросы общества”, но именно мне, стыдящейся уровня жизни и сознания своей семьи: ссоры-крики-битье-суициды-мат-бразильские сериалы-донцова – мне это дало чувство принадлежности к другому. Умение быть в этом другом, подарило выбор и амбиции. Амбиции – это очень сильно важно.

Моя мама – сильно неуверенный в себе человек, вернее будет сказать, что ее самооценка очень созвучна чеховскому маленькому человеку и одновременно она нарцисс, как полагается в такой ситуации комплектом. Потому ей невероятно важно было оттопыривать все детство, каких мы голубых кровей, да где был наш дом (Пятницкая, 5 между прочим), да кем были мои прадеды. И я только сейчас осознаю, что это тоже при всей моей сформированной ей никчемности, ненужности, незаметности, плохости, дало чувство корневой хорошести, благородства и внутреннего достоинства. Это всегда во мне было, но слышать я это стала, только став хозяйкой чердака в старинном доме, возраст которого 117 лет.

У нас вечно якобы не было денег, моих личных мне в принципе не давали никогда, и я все думала, откуда же у меня вкус к хорошим вещам. И вот я поняла, что то, что меня обижало в подростковом возрасте – она покупала себе очень дорогую косметику, технику самых новых моделей, хоть и на четверть не умела ею пользоваться, в том время как мне говорила , что денег нет на мои нужды, именно это я все же бессознательно впитала – любовь к качественным вещам и знание, что маме их можно. А я же мама вот уже 11 лет.)

Ее наивная вера в Бога как в волшебника в голубом вертолете или круглогодичного деда мороза с загадыванием ему желаний, вообще-то – подарило мне Бога.

А то, что она не ставила мне границ, при всём трудном теперь для разгребания багаже, сохранило во мне мою изначальность. Вот именно то, про что многие говорят “а я не помню, кем хотела стать в детстве”, “а я не знаю, чего я хочу”, “а я не понимаю, что я тут чувствую, а не что надо чувствовать”. Вместо надо, надень шапку в мороз и поешь, вместо ты должна и надо, у меня был свист в ушах и способность слышать песню ветра на аккомпанемент моей души.

И даже то, что я долго считала ужасным – как она разделила меня с папой, всю жизнь настраивая против него, а в 12 моих лет лишив его родительских прав, хоть я и переживаю до сих пор как утрату и внутренний раскол, все же дало мне чувство невероятного выдоха и глубокой безопасности: именно с 12 лет я стала точно знать, что моему телу больше не угрожает опасность, что меня абсолютно, совершенно точно отец не ударит, что я защищена от вспышек его гнева, и главное, что это нельзя делать со мной, что на это никто не имеет права, и что это регулируется законом.

Вы видите, я перечисляла отнюдь нелицеприятные вещи, но даже они смогли превратиться из пресловутого лимона в лимонад. О чем они для вас – думаю, тут могут быть разные ответы…

И две ситуации из детства. До этого моя память будто блокировала хорошее, настолько боль застилала эти моменты.

Однажды у меня была температура под 40, и мама совершенно неожиданно и просто так принесла мне серенького хомячка в коробке. Я так и не знаю, что это был за внезапный импульс, но именно факт сюрприза подарил мне столько чувство счастья и радости, что Прыгунчик был обожаем мной до потери пульса. Кажется, это был паззлик моей любви к маме, перенесённый на хомячка, потому что уже тогда близости с мамой не было.

И чебуреки. Чебуреки, которые мама купила в палатке у метро Автозаводская, где мы тогда жили, буквально на последние деньги. Я настолько всегда была стращаема трудностями с деньгами, что эта мамина спонтанность и мягкость дала мне почувствовать радость жизни, и на удивление – безопасность. Ведь так сделал взрослый, который хоть раз не грузил тем, как он на ста работах добывает крошки хлеба и вдруг их не будет, а тут было что-то про мама большая, мама раздобудет. Это было прекрасно.

И на моем сердце к маме сейчас прекрасно. Не идиллически, а наконец-то спокойно и главное – тепло. Для тепла этого понадобились годы заморозков и много горючих слез, чтоб растопить лёд. Чего и вам от всей души желаю.

Нет комментариев

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.