О мягкости, по которой тоскует сердце

Хе) Ну не закрывайте вы письмо, грустно – не значит, тяжело и нересурсно, а вовсе даже наоборот.

Собственно, о том, как слезы могут приносить облегчение, а как нет, и что в этом важно – письмо. 

Искала ассоциацию, чтоб поделиться. Нашла несколько разных.

Первая – про материнскую грудь, переполненную молоком. Тяжелую, и даже болезненно тяжелую, если малыш ее долго не сосет. И как важно и ребенку, и матери, чтобы этот процесс – выхода вещества любви наружу – произошел. И какая после этого грудь мягкая, а малыш с осоловевшими глазками, теплый, размякший, и сколько окутывающего, нежного, мягкого становится снаружи и внутри.

Другая – про оргазм. Особенно, когда долго не было близости. Не только физической, но и душевной. Если душа успела промерзнуть, истосковаться телом, которое держало на себе все напряжение дистанции. Тогда накопленная разлука огроооомным стоном и разрядкой всего твоего существа выходит за границы тела, и там за границей – можно соединиться – с другим, и с большим, чем ваше мы. И дальше есть чувство покоя и завершенности, и силы есть горы сворачивать, правда, не сразу 🙂А может, там за оргазмом сразу – слезы. Соединяющие, возвращающие, отпускающие. Бывает и так.

И третья – про детей. Бывает с ними такое, ходят злые, и всем недовольны, и любой дискомфорт, любое не так – нытье, препирания, «неть». И тело его такое напряженное-напряженное, как у ежика. Так бывает, если вы долго не виделись, и он успел уйти в защитное отчуждение. Или если там, где он был, повлияло на него как-то болезненно или амбивалентно, а он не в силах пока ни объять, что с ним произошло, ни осознать и переварить. И тогда ты как мама уже знаешь, что сейчас любой удар об угол чем угодно спровоцирует наконец каскад слез. Сначала о том, что физически больно, а потом, если он разрешит обнимать себя, жалеть, дуть на ушибик и держать на коленях и покачивать – градом посыпется и все то, от чего он на самом деле устал. От чего ему страшно. Чего хочется, но нет сейчас. Кто его обидел, что сказал. Как он не знает, как решить то и это.
И ты только гладишь, гладишь, слушаешь, называешь чувства. Подсказываешь опоры.

А потом он спрыгивает с рук как ни в чем не бывало, легкий, снова вернувший радость, упругость во встрече с тщетностью, и ты смотришь на него и думаешь: «узнаю своего ребенка!», и выдыхаешь вместе с ним тоже. (Ну, и идешь пить чай/курить/писать подруге, как тебе сейчас самой пришлось нелегко в последний час).Вспоминаю, как фактически «ритуально» плакала каждый день, после укладывания детей, когда они были маленькими. Годами. Стоило просто полежать в темноте и тишине, оставаясь в контакте с самой собой, а не бежать развешивать белье, мыть посуду и отвечать на письма клиенткам – и все, вот они слезы потекли ручьем.

Тут бы подумать о героине из Москва слезам не верит, но нет. Это был очень важный процесс, один из образующих мою жизнеутойчивость.

Как мы взрослеем? Не инсайтами, не осознаниями. Мы взрослеем процессами – любви и тщетности. Слезы – это процесс тщетности. На дне каждого – там есть что-то новое в душе, нужно только слушать внимательно тихий голос души, стараясь вербализовать.

Как важно плакать? 

Не оставляя себя одну. Причем я говорю не про физическое присутствие рядом другого человека, а в первую очередь про неотвержение себя в этом.

Не бросать себя, не отворачиваться в усталости от своих чувств и проблем, «нытья». Не осуждая за якобы слабость (что за бред вообще?).
Разрешая, не сжимаясь, не подавляя, не стыдя.

В свидетельствовании. И это ооооочень важное место.

Слезы часто воспроизводят автоматический паттерн из детства – оставленность и одиночество. Но можно плакать и не чувствовать этого. Можно плакать и приглашать в комнату Бога – видеть тебя в этом, болеть вместе с тобой, выдерживать тебя любую, создавая «контейнер», как делают его родители своим детям, контейнер Его любви. Его – «все хорошо и правильно», потому что все – о любви.

Но еще мы можем свидетельствовать себя самих. Есть та, что горюет и плачет. А есть та, что видит себя в этом, признает. Именно эта часть приносит осознавание и эффективность слезам как процессу.

Это ключевое. Что я чувствую? О чем именно я сейчас плачу? Что я оплакиваю? Что самое трудное? Горькое? Злое? Отчаянное?

И когда я плачу и чувствую это – я двигаюсь по тоннелю чувств, завершая цикл стресс-реакции.

Если этого нет, если не менторить свой процесс, слезы могут разгонять состояние до аффективного или опустошающего – снежным комом от локального повода до тотального – никому, никогда, все, всегда.

Слезам нужно место и время. 

Это похоже на те необходимые условия безопасности и расслабления, в которых мы нуждаемся для всех интимных процессов – секса, рождения, туалета, сна.

Плакать можно очень уютно. Я часто для этого ложусь клубком с головой под одеяло. Или на балконе с сигаретой. Или в душе, когда слезы сливаются со струями воды по телу, и кажется, что плачет – все – тело. Или в машине, когда уже приехала к дому и не выхожу сразу: выдыхаю день и события. Или у воды и деревьев, приглашая их в разделённость.

О чем же тоскует сердце?

Подбирающиеся слезы – это зов. Зов сердца к мягкости, к возвращению в любовь, в исходное его, нормальное состояние. Там, когда слезы выплаканы – на дне есть ответы и решения, есть успокоение и тепло, есть новые чувства. Есть новая ты.

—————————————